Вот в такие моменты Рэймонд самозабвенно любовался женой, испытывая самую настоящую гордость за неё и острейший прилив любви, переставая ломать себе голову вопросами – «Как я вообще с ней живу?», «Почему я в ней души не чаю?», «Что, вот это дикое копытное и есть мой идеал женщины?», потому что… Хель была великолепна, и сейчас тоже, сейчас особенно – со своим грубоватым юморком, попадающим точно в мишень чужой глупости, с умением отбрить кого угодно даже под нацеленным на неё оружием. Или не на неё.
Взгляд бывшего штурмана, брошенный на юнца с автоматом, а потом и на его командира, забравшего-таки злосчастные скиннеровские документы, и был невольно преисполнен горделивого превосходства счастливого влюблённого – типа, видали, какая у меня жёнушка, да? – вот, завидуйте! Да и на саму валькирию с пистолетом тёмные глаза посмотрели с тем же восхищением, смягчённым, разве что, тенью безмолвного извинения за неуместную лихость. Ах, да… ещё там мелькнуло законное опасение – а отдадут бумаги-то обратно эти бравые-вооружённые незнамо чьи партизаны? Не приведи господь, не выцарапаешь потом, а при забюрокраченной донельзя госсистеме со страшно занятыми чиновниками, (ведь у латиносов есть любимая фраза «муча трабахо», что в переводе означает «много работы»), которой любая латиноамериканская странишка славится так же, как пресловутым бесконечным «маньяна», в смысле «когда-нибудь завтра». О нём много читавший Скиннер узнал ещё в детстве, из книжек Дж. Даррелла, и вот уже несколько раз во взрослой и сознательной жизни поимел счастье познакомиться с этим всеобъемлющим понятием, обычно приводящим европейцев в тихое бешенство. Ну как заныкают бумаги, намаешься тогда, ибо возвращение домой уедет по времени не просто в «завтра-завтра-не-сегодня», а вообще в «неведомо когда», кто ж их выпустит-то без документов?..
И кто такой этот их «босс»? Какого хрена вообще тут происходит? Какого, опять же, хрена вояки, к какой бы там они группировке и стороне ни принадлежали, делают в мирном (да ещё и женском!) монастыре, а?! – беспечность как ветром сдуло, и ощущение дурной, затягивающей в воронку фантасмагории усиливалось, все это начинало походить на липкий кошмар, пока не столько страшный, сколько безнадёжно тоскливый. – Им, чего, надоело по сельве шастать, ленивцев пугать, решили поближе к святым и сытным местам обосноваться, грехи замолить? – Восьмой опять начинал заводиться, хмурясь, и до боли стискивая пальцы на раме джипа, пока начальник караула трепался с вышестоящими своими.
Багажник им открыть?! – скулы шотландца отвердели, он переступил с ноги на ногу, тоже собираясь выбраться из машины. – А штаны не снять? В погранцов ребятки поиграли, теперь в дорожную полицию, а потом и в доктора, чего уж.
Муторный, встающий комом в горле страх – вот что чувствовал Скиннер, вот что он пытался прогнать злобой, гневом – обычно, например, в случае с визитами к доктору Мураки, это помогало. Отрезвляло. Заставляло топорщиться и не уплывать в панику.
Как открывавший всё-таки багажник Зинторас, которого, оказывается, по-настоящему-то звали иначе, потянулся рукой к ботинку, Рэй заметить успел, а предупредительно крикнуть – нет, и не выкрикнутое застряло среди связок, мешая дышать, когда выстрел ударил по ушам.
И всё. Рэймонд замер, остолбенев и стремительно бледнея до зелени, а окружающий мир мгновенно остановился, застыл, и рассыпался на мелкие фрагменты-мгновения. Бывший штурман, бывший заложник, бывший пленный перестал мыслить связно, видеть панорамно – зрение выхватывало только какие-то отдельные куски реальности: упавший, вернее, сложившийся опустевшим кулём здоровяк-кубинец, поднимавшаяся рука Анхель с пистолетом… как он её вывернул, заставляя оружие с глухим стуком выпасть на прорезиненный пол внедорожника, в здравом уме Восьмой объяснить бы не смог, и проделать это тоже, наверняка. А тут, видать, все многолетние, но полузабытые навыки занятиями айкидо сказались, проявились.
– Не смей! – прошипел Рэй жене, которую наверняка напугал не столько словесный приказ, сколько совершенно безумный, остановившийся, пустой взгляд тёмных глаз. – Они же нас всех тут и перестреляют, как кроликов. Что им помешает?
Светящаяся красная точка игриво ползла по приборной панели, Рэй ощутил, что не стоит, а почти висит, вцепившись в раму, ватные ноги отказывались держать.
Это я виноват. Я во всём виноват.
Новый приступ гнева, но уже на самого себя, кажется, весь ушёл в ноги, раз они перестали подгибаться.
– Позвольте помочь раненому! – хрипло крикнул шотландец вслед уходящему сержанту. – Будьте же людьми!