Больше сеньора Алейда, конечно, любила не эту огромную бразильскую виллу, похожую на белоснежный круизный лайнер, а свою, родную, пусть и более скромную, но знакомую до каждой трещинки в стенах и несуществующей пылинки асиенду за окраинами Рио-дель-Атрата, когда-то принадлежавшую сеньору Киноньезу, да упокоит Господь его грешную душу. Можно сказать, и сама (сеньорита в те времена) Алейда перешла дону Эрнану Трилья во владение вместе с асиендой – бонусом, так сказать. С тех далёких уже пор худенькая большеглазая девушка с роскошными косами превратилась в сухопарую, уже немолодую женщину, давным-давно ставшую не просто экономкой, но наставницей для прислуги во всех имениях, принадлежавших Семье, превратившись, практически, в родственницу – тихую, незаметную, но незаменимую, обеспечивающую любому, кто носит фамилию Трилья, спокойствие и уют. Даже в этих, необжитых ещё, новых стенах. Не зря же именно под её крыло вернулся осиротевший Рамонито, когда с ним случилось это несчастье, в старый дом сеньора Киноньеза.
Женщина приподняла поднос с чайной парой и чайником, с прежней, наработанной годами и не забытой ловкостью придерживая его только одной рукой, пока костяшки пальцев свободной руки стучали в дверь спальни. Слишком... роскошной, пожалуй, спальни, вернее, слишком просторной и пустой на вкус немолодой колумбийки – стиль, отдающий хай-теком, не нашел отклика в её добром и преданном сердце. Впрочем, кто её спрашивал? – она сама повернула дверную ручку, зная, что молодой дон уже лёг, и откуда-то зная, что он не спит. Почти материнское чутье...
– Я принесла Вам чай, сеньор. – Поднос, считай, беззвучно опустился на низкий белый столик у кровати, внимательные женские глаза заметили испарину на лбу давно выросшего любимца, на верхней губе, смятое, ещё утром безукоризненно свежее постельное белье. – Вам нехорошо? Задернуть шторы?

[NIC]Алейда Кораль[/NIC]
[STA]Экономка[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/HmFMo.jpg[/AVA]
[SGN]Верность — моя честь[/SGN]

Отредактировано НПЦ (12-05-2016 23:08:03)

Ночь в тропиках наступает стремительно – темнота бесцеремонно падает на мир, как черная ткань на клетку пестрого попугая, такого же крикливого охальника, как Эйнштейн, любимец покойного дона Эрнана. Зной отступал, да и кондиционер в спальне старался вовсю, так откуда эта испарина?.. 
Ей хотелось приложить ладонь к его лбу, или дотронуться тыльной стороной кисти до того нежного местечка, где скула переходит в шею – проверить, нет ли жара. Будь он ее сыном, которого так и не дал Господь, женщина бы так и сделала, и удерживало ее вовсе не то, что этот молодой мужчина – глава прославленного не только на всю страну клана Трилья. Это для других он был могущественных доном, от слова которого чуть ли не карта мира перекраивалась… или, уж во всяком случае, перекрашивалась, а для сеньоры Алейды он, в какой-то степени, до сих пор оставался тем милым мальчиком Рамонито, которого она помнила принесённым в дом сеньора Киноньеза младенцем в конверте из одеяльца с кружевом. Так что по-матерински, по праву старшей-заботливой женщины проверить температуру прикосновением сеньоре Кораль помешал не боязливый пиетет перед главой Семьи, а просто нежелание унизить молодого мужчину, который и так тяготится своей немощью.
Чай был очень крепким, как Рамон любил, она уже года два не пыталась мягко пенять, что это плохо сказывается на сне. Подав ему чашку на блюдце, экономка машинально подобрала раскрытую книгу, небрежно положенную на постель вверх обложкой возле донова колена, закрыла ее, аккуратно расправив примятые страницы, положила на обтянутый тканью выступ кровати, так чтобы Трилья мог без усилия достать ее. От сеньоры Алейды не укрылось, как неуверенно он садился, обходя постель, чтобы задернуть занавески, женщина нахмурилась – нужно будет зайти к нему ночью, эти кошмары, от которых он с криком просыпался в старом доме, вряд ли остались в прошлом.
С той стороны стекла оставались пятнышки белой пыли – ночные мотыльки этой весной стали настоящим бедствием. Тончайший тюль полосой молочного тумана отгородил комнату от тёмно-синего прозрачного киселя за оконной рамой, с резными тенями пальмовых ветвей и огнями подсветки бассейна. Сеньора Алейда развернулась, наклонившись, поправила-взбила подушки, чтобы Рамону удобнее было сидеть, отметила, что белая майка тоже промокла на спине. Выпрямившись, кивнула в ответ на его улыбку, усмехнувшись про себя – эти мужчины! Как же им хочется верить, что они сурово справляются сами, и никто не замечает их трудностей... да только его отсутствующий взгляд сказал ей больше, чем прямая жалоба – ведь она помнила, как матушка Рамона, смеясь, рассказывала, как умён ее восьмимесячный сынок, и как легко ей научить его проситься на горшок – «как только я вижу, что глазки у него стали такими задумчивыми-задумчивыми, понятно, что он собирается намочить штанишки».
– Пока Вы отсутствовали, сеньор? Вы имеете в виду, здесь, на вилле? О, здесь все слава Богу, вот разве что сломался холодильник на кухне. Представьте, только недавно куплен, как и вся техника, но ребята Висенте постоянно лазят туда за пивом, вот и повредили дверцу.
Она знала, что такие мелкие хозяйственные проблемы его не озаботят, напротив, успокоят – он дома, он в безопасности, среди самых обычных и легко устранимых забот. Экономка посмотрела чуть более пристально, осторожно спросила:
– Может быть, Вы хотите принять прохладную ванну? Я принесу Вам свежую майку... и лекарство.
Ну не могла же она не заметить, что открытая баночка с обезболивающим пуста, лежит на тумбочке на боку, крышка на полу, откатилась, должно быть.
[NIC]Алейда Кораль[/NIC]
[STA]Экономка[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/HmFMo.jpg[/AVA]
[SGN]Верность — моя честь[/SGN]

Отредактировано НПЦ (15-05-2016 23:29:50)

– Переживём, сеньор, – мягко улыбается Алейда. – Я только что слышала в прогнозе погоды – скоро жара спадёт. Вам плохо дышится?
В тёмных выпуклых глазах экономки промелькнуло беспокойство; она надеялась, что это всего лишь от того, что барахлит из-за гадких насекомых кондиционер в спальне, (кто знает, вдруг проклятье постигло всю бытовую технику на вилле?), а не... доктор Рамирес, семейный врач всех Трилья, строго-настрого наказал сообщать о малейших подозрениях на проблемы с лёгкими. И курить Рамону строжайше запрещено, но он же!.. Ясмин в обед опять вытряхивала пепельницу после уборки.
Кстати, о Ясмин и ребятах Висенте...
– Сеньор, Вы бы сами их газетой, да потолще. Особенно Конрадо, вот уж кто летит на сладенькое, ровно оса. Он ведь и вторую горничную нам испортит, что за кобель, право! Нам не нужны проблемы с местными, не так ли? Вы, конечно, великодушны, что обеспечили Бруну, когда ее обрюхатил этот негодник, но... – сеньора Кораль якобы огорченно всплеснула руками, – ...я же вижу, что... – она пару раз сложила вместе два выпрямленных указательных пальца и чуть потерла ими друг о друга. – Ну, Вы понимаете. 
В её озабоченность этой нешуточной проблемой с вверенным ей в попечение персоналом поверил бы любой, кто не заметил бы мягкости на дне глаз. Алейда была довольна – мальчик оживился, уже хорошо.
[NIC]Алейда Кораль[/NIC]
[STA]Экономка[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/HmFMo.jpg[/AVA]
[SGN]Верность — моя честь[/SGN]

Отредактировано НПЦ (16-05-2016 02:22:39)

Якобы смущенно расправляя, разглаживая на впалом животе складки тёмно-синего платья в крупный белый горох, Алейда хихикает, как-то совсем не скромно, не так, как полагается почтенной, глубоко семейной сеньоре, матери двух взрослых дочерей, тоже горничных, но оставшихся сейчас в Колумбии, и доброй католичке. Она довольна – дону действительно весело, он не думает о плохом, о страшном, он думает о том, что и должно ближе к ночи занимать мысли сильного мужчины его лет, даже если он владетельный сеньор по положению и аристократ по рождению. Даже если он... 
– Дело молодое, сеньор, – всё так же целомудренно потупившись, она улыбается, тем не менее. – Я, конечно, слежу, чтобы девочки вели себя, как подобает прислуге Трилья, но... верность подчинённых достигается и тем, что на мелкие прегрешения и слабости можно иногда закрыть глаза. Так говорил Ваш отец, упокой его Господь. – Женщина быстро и легко перекрестилась открытой ладонью – столь же привычный жест, как поправить причёску, например. Подняла глаза, отметила изменение позы, поняла, что сидеть без опоры ему всё же тяжело, но на её прямые вопросы он не отвечает, будто и вовсе их не слышит. – Я принесу Вам майку. Хотите ещё чаю? – ну уж это-то его не унизит... хотеть чаю – не слабость, в конце концов.     
[NIC]Алейда Кораль[/NIC]
[STA]Экономка[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/HmFMo.jpg[/AVA]
[SGN]Верность — моя честь[/SGN]

Отредактировано НПЦ (17-05-2016 02:22:47)

Вот уж в чём никогда не бывало недостатка в любом из домов клана Трилья, так это в лепестках лучших в мире колумбийских роз, которые клали вместе с заваркой в чай. Льющийся из носика чайника тонкой струйкой напиток благоухал тонко и нежно, фарфоровая с позолотой чашка из старинного семейного сервиза уже не обжигала рук, только грела ласково.
– Да что ж я, не понимаю? Девчонки – красавицы, как не увлечься ими, да и им как хвостом не повертеть? Кавалеры-то в посёлке нашим ребяткам куда как уступают, голодранцы, – с улыбкой согласилась экономка, подавая чашку дону.
Его улыбка была настоящей, яркой, будто ночная зарница, но от вроде бы шутливого «Сдаюсь» у сеньоры Алейды ёкнуло сердце. Нет-нет, не хотела она, чтоб Рамон сдавался, ни ей, ни слабости своей, только чтобы расслабился, отдохнул от своей ноши.       
– Так ночь, сеньор, на носу, переоденемся сейчас – и лежите себе, – сказала она просто, ненадолго присаживаясь к нему на постель и снова ощущая запах разгорячённого мужского тела, смешанный с ароматами чая и роз. – День непростой был. Я Вам умыться принесу, освежитесь – и уснёте покрепче.
[NIC]Алейда Кораль[/NIC]
[STA]Экономка[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/HmFMo.jpg[/AVA]
[SGN]Верность — моя честь[/SGN]

Она ведь не собиралась засиживаться, совсем не собиралась, но... как можно прервать того, кто рассказывает о самом важном в жизни? До сих пор самом важном... дающем и силы, и смысл. Рамон весь будто засветился, не нежным сиянием святости, а огнём страсти, багровым, как закат перед ненастьем, но это всё равно был свет. И ещё… его рассказ что-то будил в ней, что-то, принадлежавшее не ей самой, куда более древнее, чем история её семьи, известная по записям в церковных книгах, властно выползающее с самого тайного дна души, которое, вообще-то, тоже должно быть освещено благодатью истинной веры в Спасителя. Сеньора Алейда машинально крестилась на жутких моментах, а под ложечкой всё равно замирало сладко.
– Не скучно, сеньор, как Бог свят, – сказала она честно. – Вы словно... напоминаете этой земле, что она такое. Или она рассказывает это Вам.
Дон сам устал, она видела это по тому, как он всё время меняет положение, пытаясь усесться, по тому, как угасло сияние улыбки, хотя собственно улыбка ещё изгибала губы.     
– Поздно, сеньор, – она тоже мягко улыбнулась. – Конечно, дорасскажете, а поспать всё же надо. Завтра мы и вправду будем другими, но отдохнувшими всего лишь, – улыбка Сеньоры стала по-девчоночьи лукавой: – мы ведь умеем считать. А теперь Вы раздевайтесь, – попросила она, поднимаясь, и прихватывая поднос. – Снимайте, что сможете, а я сейчас приду.
Дело пары минут – вернуть посуду на кухню и найти в гардеробной рядом со спальней сеньора, в ящике для белья свежую, белоснежную, пахнущую лавандой майку. Перекинув её через плечо, женщина прикрыла дверь и снова неслышно шмыгнула наискосок по коридору первого этажа – в её манере двигаться всегда было что-то мышиное.

На кухне уже отужинали и вымыли посуду, свет включать не хотелось, да и зачем? И эту мастерскую по приготовлению блюд, пафосную, чем-то похожую на операционную, экономка уже знала, как свои пять пальцев. Ту самую сломанную дверцу холодильника сеньора Алейда закрывать не стала – пусть пиволюбы и надрываются, пытаясь её захлопнуть, будет, однако, куда силушку дурную приложить, а ей некогда ерундой заниматься. С треском открутила она пробку от большой двухлитровой бутылки минералки местного производства, (которое наладил сам дон Трилья), по пути к кухонному столу ловко прихватила с полки шкафчика большое эмалированное блюдо, куда содержимое бутылки и было с бульканьем перелито.
Как хорошо, что утром она заваривала ромашковый чай! – Ясмин, приходившая поплакать ей в фартук, успокоилась и так, просто выговорившись, а отвар пригодился. Мяту тоже никто не тронул с утра, мохито – это слишком изысканно для головорезов Висенте, но пучок залить кипятком – почти обычай с утра, вот и пригодилось. И лёд... проклятая дверца чуть не оторвалась совсем, но кубики льда посыпались в душистую воду, которая защекотала ладонь, когда женщина закрутила их в маленьком водовороте.
Так, теперь прихватить чистое льняное полотенце... не любила она эти новомодные одноразовые салфетки, намоченные Бог знает, какой пахучей дрянью (на яркой упаковке понаписать-то можно всякого, а что там на деле?), да еще и размером такие, что только младенческий носик вытирать. Полотенце тоже хлёстко легло на плечо, поверх майки, сеньора Алейда качнула в руках блюдо с водой, вновь заставляя тающие ледышки вращаться и покачиваться в такт её шагам.
– Вот и я, сеньор. Давайте, водичка прохладная, – она поставила мини-тазик ему на колени и положила на постель рядом полотенце.   
[NIC]Алейда Кораль[/NIC]
[STA]Экономка[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/HmFMo.jpg[/AVA]
[SGN]Верность — моя честь[/SGN]

Отредактировано НПЦ (07-01-2017 02:02:17)

– Вот так-то лучше, сеньор, верно?
Она с удовольствием смотрела, как дон умывался. В комнате даже запахло иначе – свежестью и травами. Свет в спальне так и не включили, а в голубоватом рассеянном сиянии от фонарей за окном брызги воды блестели на концах его тёмных, отросших волос, будто алмазные пылинки – минералка давала коже подышать как следует. В жару – то, что нужно.
С юности сеньора Кораль была очень хорошей горничной, но без малого три года назад ей  пришлось стать ещё и отличной сиделкой. С тех самых дней, когда Рамон, привезённый из римского госпиталя домой, на старую асиенду Киноньеза, кроме неё и не подпускал к себе никого. Удивительно ли после той истории со, слава Богу, неудавшейся женитьбой на медсестре, так желавшей стать поскорее супербогатой вдовой?..
А она, его Сеньора, всегда будет верна, в этом у младшего Трильи сомнения не возникало никогда, такое почти инстинктивное доверие. Как к матери, да. Вот как мать, она за ним и ходила, для неё он уж точно был никакой не дон в то время. Сеньора Мария хорошо воспитала сына, родовая аристократия – это вам не спесивые ничтожества, внезапно выбившиеся из грязи в князи, и уверенные, что слуги должны выполнять любую их прихоть, и даже в худшие свои времена Рамон не был капризен. Гневался – бывало, телевизор вот в окно выкинул, ещё всякое... но на Алейду не накричал ни разу. Это уж потом он стал постепенно закрываться, наращивать броню на душе, отстраняться будто, и от неё тоже – потом, когда сам окреп, когда себя таким, покалеченным, принял.
Подхватив полотенце и насквозь пропотевшую майку с постели и деловито зажав их под мышкой, женщина подала чистую, подержала её за лямки на весу, не помогая Трилье одеваться – сам, сам, всё сам, не маленький, не беспомощный.
Вот только уложить его как? Придвинуться-то к кроватной спинке вплотную он придвинулся, сам, а вот отодвинуться ему сложнее намного. Как же быть? – сеньора Кораль кивнула хозяину, почти не слушая, подхватила тазик, переставила его на тумбочку.
– Давайте-ка, сеньор. Сидеть же Вы не будете до обеда?.. Расслабляться лучше лёжа, – она откинула покрывало и придвинулась ближе. – Обнимите меня, я помогу. 
           
[NIC]Алейда Кораль[/NIC]
[STA]Экономка[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/HmFMo.jpg[/AVA]
[SGN]Верность — моя честь[/SGN]

Отредактировано НПЦ (07-01-2017 02:03:09)

Хотя накормить в последние годы младшего и единственного теперь Трилью для прислуги стало повседневным подвигом, хотя повара во всех владениях семьи только что на ушах не стояли, почти тщетно изобретая кулинарные изыски для хозяина, а на сообщении об ожидающем его завтраке-обеде-ужине гораздо чаще можно было услышать «Я не голоден», нежели «А давайте!», пушинкой он не был. Отнюдь. Никак уж не скелет, обтянутый кожей, но крупный молодой мужчина, достаточно тяжелый... однако ведь и сеньора Кораль, при внешней хрупкости, никогда не была женщиной слабой. Так что, дождавшись, когда дон ухватится за её шею, она положила ладони на его поясницу и потянула его корпус вперёд, на себя, по направлению к изножью кровати, стараясь не причинять боли... и всё равно наверняка причиняя, судя по тому, как осеклось и стало частым дыхание Рамона, щекотавшее её щёку.
Может, стоило всё же позвать кого-то из ребят Висенте, они бы сделали это ловчее? – на миг экономка усомнилась, но только на миг – не надо им видеть слабость главы клана. Не надо.
Его непослушные ноги уперлись стопами в постель, от движения вперед-вниз колени разошлись, но это, пожалуй, к лучшему, так ноги меньше сводило. Инструкторы по гимнастике, которых у Рамона было, как собак, прости Господи, нерезаных, так ведь и снимали обычно спастику, согнув ему колени и чуть разводя бёдра – мышцы сокращались, судорога проходила. Алейда выпутала нижнюю часть тела Рамона из покрывала, укрыла его до пояса, поправила подушку, машинально глянула на открытый ноутбук на тумбочке.
– Конечно, сеньор. Скажу Висенте, пусть пришлют человечка с книгами из города. Вот прямо сейчас и скажу. – Она озабоченно посмотрела в тёмные глаза, лихорадочно блестевшие – не нравилось всё же ей это. – Да, простите, сеньор, забыла сказать – полчаса назад звонил сеньор Тан, сказал, что прибудет утром.
[NIC]Алейда Кораль[/NIC]
[STA]Экономка[/STA]
[AVA]http://sa.uploads.ru/HmFMo.jpg[/AVA]
[SGN]Верность — моя честь[/SGN]

Отредактировано НПЦ (07-01-2017 02:03:43)

[AVA]https://forumupload.ru/uploads/000d/ad/95/2/772535.jpg[/AVA]
– Спасибо, Сеньора, – Рамон улыбнулся, он все ещё. бывало, называл ее так. Наверное, даже чаще, чем раньше.
И продолжал улыбаться, быстро выписывая на листок бумаги названия и авторов, какие смог вспомнить. Или названия без авторов. Или авторов без названий. Чёрт с ним, чем больше, тем лучше. А чего не найдется в Рио-дель-Атрата, то обязательно сыщется в какой-нибудь книжной лавке города.
Там, где продавались нужные книги, – как и во всем городе и его окрестностях, – не нашлось бы человека, который не постарался бы раздобыть для дона нужного. Вот пусть книготорговцы и разбираются. Уж их-то благодарность была Рамоном вполне заслужена, ибо его библиотека пополнялась исправно. И не самыми дешёвыми изданиями. Порой не самыми новыми, хотя именно они-то зачастую и стоили дороже всего остального.
Все с той же улыбкой, – да, держи лицо, младший и последний дон Трилья, держи, пока есть силы, и пусть эта женщина не увидит, какой натянутой она становится, эта улыбка, как проступают напряжённые складки в углах рта, как чаще и суше становится дыхание, – вручил листок Сеньоре.
Она сейчас уйдёт и закроет дверь. Так пусть уходит спокойно.
Твои сны – это твои сны, как бы ни хотелось поделиться. Запах палёного в чистой спальне – только для тебя, как и тени на полу. Твои покойники – только к тебе, Алейде они ни к чему. Да и она им не нужна.
Дверь закрылась.
Осталась ночь за окном.
И летящие на свет мотыльки.

Отредактировано Рамон Эрсилио Трилья (07-01-2017 01:40:37)

Девушка мотнула головой и отбросила поднадоевшую за несколько мгновений тряпку. Нет, ничего такого, за что стоило бы беспокоиться. Но слова Алейды о состоянии Рамона снова разбудили беспокойство, которое, казалось, уснуло в её сердце.
– Упрямый, как я не знаю кто, – Люсия вслух согласилась с Сеньорой, так часто заменявшей её ту фею-крестную, о которой мечтают все девчонки. И кому, как не Алейде, знать, сколько было беспокойства за этого барана. Упрется же рогом и не сдвинешь. Но это ночами. Утром ледяная статуя заступала на пост и не отходила до самого вечера далеко, даже когда дон гнал её ко всем чертям, находясь в дурном расположении духа. И такое стало случаться все чаще. Он словно был погружен глубоко в себя, думал о чем-то, и эти мысли вытягивали из него последние силы.
Сколь бы Люсия ни уважала Сеньору, но такая откровенная навязчивость начинала ее раздражать.
– Прекратите вести себя, словно курица! – огрызнулась телохранительница. – Градусник он и сам в состоянии себе поставить! А вот опекая его, словно он дитя малое, вы, донья, делаете его слабым и несчастным. Любовь – любовью, а меру надо знать. Чаю с ромашкой? Настойку из мухоморов, действует быстрее!
Но сказав, тут же поняла, что, перехватила, пожалуй. Что-то сегодня действительно было не так.
- Разумеется, я побуду с ним, Сеньора. И выкину этот кондиционер на одну блудливую голову из окошка.
Ну а что? Двух зайцев одним махом. – Пока ещё Люсия находила в себе силы шутить и улыбаться, пока ещё.
– Только мне ледяной, а дону чуть тёплый, и растворите там жаропонижающее с лимоном, он не заметит, но ему станет немного легче.
Уговорить Рамона выпить лекарство от жара? Ха. Три раза. Безумству храбрых венки со скидкой. – Девушка ещё раз сжала сильную руку дуэньи и медленно, тихо, как умеет только женщина, беспокоящаяся за выросшего сына, поднялась наверх. Дверь не скрипнула, впуская её в обитель дона. Однако в темноте в глаза сразу бросилась картина сухого блеска кожи.
Плохо. Лучше бы потел. Если это лихорадка, то лечение одно. А если тепловой удар, что немудрено в такой жаре, то совсем другое. – Устраиваясь на уютной банкетке, Люсия старалась проделать все бесшумно. И тут до неё дошёл смысл указанных Сеньорой слов. Краска бросилась в лицо. – Что? Да... Да я даже повода никогда не давала так подумать! Святый Боже!

Вопрос дона немного вышиб из колеи, но она собралась и даже подобралась. С Рамоном шутки плохи. А дышал он... Она знала этот блеск глаз и растерянный взгляд. Эту тяжело вздымающуюся грудь. Однажды такая дикая хрень случилась с парнем на корабле. Ему тогда казалось, что стены падают. Паническая атака, как потом сказал док. Нельзя давать остаться одному. Говорить о чем угодно, только говорить и держать за руку. Дать понять, что человек не один.
– Как обычно. Храню Ваши сны, дон, – девушка покачнулась с пятки на носок и села на стул у кровати. В темноте не видно одинокой непрошенной слёзы, что предательски сбежала из глаз по щеке. О нет, это не жалость, ведь она унижает. Это сожаление о несбывшемся, что ли? Каким-то глубинным уголком души Люсия знала и осознавала, что мог бы этот человек, будь он на ногах. Она его не идеализировала, прекрасно зная, кто он такой и чем он занимается. И сколько людей гибнут от порошка. Но это их выбор. У каждого человека есть выбор. Свой она сделала несколько лет назад, при всех набив морду одному из приближенных Рамона за недопустимое сближение его ладони с её задницей. Впрочем, не впервые.
– Ночь сегодня удивительно шумная. Цикады словно обезумели. – С этими словами девушка прикрыла окно, оставив небольшую щель, чтобы тянуло холодком и взяла из шкафа простынь, намочив её в ванной в ледяной воде и набросив на окошко. Так не пустит жар, а в холоде и голова придёт в норму. Мнение дона насчет своих наглых манипуляций она не спрашивала. Впрочем, он поймёт, что это для его блага. Всегда понимал.

И эта сцена повторялась из раз в раз. Никто не мог помочь её патрону, но она не переставала верить и искала, роя землю носом.

Четыре слова. Одна фраза – и сердце резануло болью, и словно кровь вылилась. С трудом удержав маску верной тени на лице, женщина пожала плечами и напомнила себе мысленно про обещание Сеньоре.
– Уйду. После того, как Вы выпьете чай с ромашкой. – Забрав поднос от двери, бережно провела пальцами по тонкому изящному фарфору, выясняя температуру. Ага, эта ледяная, эта её чашка. Подав Дону чай, она замолчала и отвернулась. Просто не знала, о чем можно говорить с ним, когда он гонит в очередной раз, а ему ведь нужно, чтобы кто-то был рядом. Будем надеяться, что Сеньора добавила лекарство и он уснет быстрее, чем кончится чай. Другого просто не дано. Ночевать снова, сидя у его двери, чтобы утром ломило все кости, не спать, прислушиваясь к каждому шороху? А потом час убивать на то, чтобы сверкать и вида не подавать, что глаз не сомкнула? Но шли третьи сутки, и сон мог победить её совсем и нахер. Пускать слюни на пистолет немного не в её привычках. Не садиться, думать, о чем угодно, хоть о мотыльках за окном.
– Забавные создания. Летят на собственную смерть. И так ярко танцуют с пламенем. Какой-то дикий, природный танец. – Обычно ей были несвойственны философские мысли и рассуждения, но после семидесяти двух часов без сна уже будешь думать и про крокодилов в розовых сапожках, лишь бы не уснуть. Сделав глоток, женщина повернулась к мужчине. Заставлять его пить, значит выдать себя с головой, а вот такое неспешное ночное чаепитие с долькой успокоительного и трав поможет ему выспаться. Лишь бы его не тревожили снова те кошмары, где он напрягается всем телом так, что едва жилы не рвутся. Лишь бы только не они.
– Когда я впервые заступила на дарованную мне Вами должность, я дала себе слово: Вы не пострадаете. Я не сдержала его. Я лишь прошу дать мне возможность исправить свои ошибки. – Это было тонкой игрой, на лезвии ножа. Сейчас она буквально балансировала на грани. Он мог швырнуть чашкой и выгнать её совсем. Мог запросто приказать расстрелять, как надоевшую игрушку, под видом предательства. Мог и отдалить от себя. Рамон до сих пор оставался для неё закрытой книгой и это настораживало.
За окном резко потемнело, хотя куда уж дальше, в южные-то ночи? Шум капель по веткам, резкий перестук по черепице дома. Люси распахнула окно, вдыхая прохладу дождя. Это был настоящий тропический ливень, прилетевший с Атлантики и подаривший облегчение всем. Кроме неё, высунувшей руки в окошко под дождь. Вода хлынула по бежевому пиджаку, затекая под рукава. Холодная. Ледяная, безжалостная вода. Несущая смерть. Её освобождение и проклятие... Красный цвет... Одежда. Это одежда. И рука, что так сжимает её руку. Вода смоет все, но не грехи.
Что это? Откуда эти мысли? Второй раз за час Люсия выронила чашку. Упав на колени, она схватилась за голову. Вода повсюду, нельзя вздохнуть, она задыхается..
Спина судорожно вздымалась в попытке сделать вдох. Никак не выходило. Схватив себя за горло, она захрипела, стоя на коленях в луже чая и упираясь ладонями в осколки. Она была не здесь и не слышала ничего, кроме шума воды.

Дай руку мне,
Здесь лишних нет.
Вместе мы - инструмент земного оркестра.
Тот, кто понял это, чувствует силу каждой струны.

Жить. Я хочу жить. Не надо...
Обламывающиеся ногти с идеальным маникюром скребли доски пола. Старый дон уважал дерево за его способность хранить тепло. Щепки впивались под ногти Люсии, пальцы левой руки кровоточили и от пореза, и от этих щепок. Она просто хочет жить и защитить её.
Кого? Её.
Жить. Это не много.
Будьте прокляты. Я проклинаю вас именем Ремесла и во имя загубленных сестёр! Через тысячи лет я найду вас и моё возмездие настигает вас всех. Прощай, моя дорогая. Прощай... нет!
Какая-то часть сознания продолжала сопротивляться, отчаянно таща хозяйку на свет, к жизни. Она не понимала ничего, хотелось дышать. Но мерзкая вода обступала со всех сторон, не давая вздохнуть. Хрипы становились все тише, она отчаянно боролась за жизнь, но проигрывала. Обученная убивать реальные цели, что она могла против видений? Пальцы в очередной раз шкрябнули по полу, и рука сжала фигурку рефлекторно.
Что-то мягкое толкнулось в руку, потянув вверх. Её вытолкнуло на поверхность. Но только её.
Упав на бок, женщина тяжело дышала, пытаясь прийти в себя.
Воды нет. Дождь за окном не считается. Она не тонет вовсе. Опяяять? Пол. Деревянный. Тёмно. Чай. Сеньора. Дьявол, Рамон это видел! – Неловко поднимаясь с пола, она разжала руку, ещё хранящуюся ощущение прохладной резиновой кожи. – Дельфин. Что за дьявольщина?
– Вы в порядке, дон? Я... Сожалею, что Вам пришлось это увидеть.
Мотнув головой, девушка села в кресло, отплевываясь от волос, налипших во время приступа.
Налипших?
Люсия прошлась здоровой рукой по шее и футболке. Она была влажной. Непонятно, то ли вспотела, то ли приступ был реальным и её видения далеко не бред параноидального шизофренического сознания. Воспаленные красные глаза (конечно, линзы выпали) смотрели на Дона. Только теперь, когда смазалась косметика и ушёл весь лоск, стало видно, какой ценой ей дались эти трое суток у двери его спальни. А вопрос Рамону – в этом вся Люсия. Вы в порядке, дон? Залепит собственные раны и бегом дальше, хранить его покой.
– Странно. Дельфин. Могу я оставить его себе?

Люсия сжала фигурку в больной руке, по которой ещё сочилась кровь. Да, она позовет прислугу и врача.
Но пугать Сеньору и поднимать переполох снова тоже ни к чему, правда? На сегодня достаточно уже треволнений всем обитателям этого дома, включая последнюю рачительную мышь в кладовке, которая утром пищала так, словно не менее хозяйственные муравьи разорили её заначку.
Люси сделала пару шагов к двери и высунула нос:
– Алехандро, врача. Живо.
Выглядела она... Перепачканный костюм педантки, встрепанные волосы, красные глаза, искусанные губы и отпечаток руки на горле. Охранник вытаращился на неё, словно прикидывая, а не случилось ли чудо и не встал ли дон, первым делом попытавшись то ли придушить, то ли вытрахать телохранительницу. Но из раздумий его вывел гневный окрик женщины:
– Быстро поднял свою задницу! И кого-то из девок растолкай, пусть уберут грязь в комнате дона. Посмеешь разбудить Сеньору – сдохнешь завтра на «дорожке смеха», – так Люсия называла тренировочную площадку для этих орясин. Топот доложил о выполнении приказа. Вернувшись в комнату, она отметила резкое ухудшение состояния дона и в ванную уже практически влетела. Влажное полотенце, чистая майка. Сунув дельфина в карман, она смыла собственную руку, не думая ни о чём. Пока врач проснется, пока приготовит свою шаманскую смесь... Выйдя из ванной, девушка села на кровать начальника и принялась вытирать его лицо. Молча, стараясь не унизить сюсюканьем вроде «потерпите, скоро доктор придёт». Ему и так хреново, к чему лишнее? Просто молча вытирая испарину, она молилась мадонне миланской о здоровье своего дона. Если бы дон умел читать по губам, он бы прочёл молитву. Скрип двери возвестил о приходе врача.
– Док, быстрее. – Уступив место врачу, Люсия вновь надела маску бесстрастной особы. Это не она тут пять минут назад помирала, неа. – Помощь нужна? Ну, если нет, тогда я в душ.
Где-то через четверть часа Люсия вышла в халате дона из душа, с залепленным пластырем запястьем.
– Как дон Рамон?
– Спит. Далеко не отходите. Я тоже буду рядом и бодрствовать.
– Спасибо, док. Отдыхайте. – Люсия взглянула на оставленные шприцы с опиатами, сжала рукой дельфинчика в кармане и подошла к шкафу, доставая подушку и плед, чтобы свить гнездо на диванчике.