Нежные и неповторимые, мгновения юной нелепости запоминаются как великий стыд, а с годами вызывают улыбку. Пройдут сотни лет, когда Фарэй, лорд Леопардов, будет снова лететь на глайдере над извивами зеленого побережья и угадывать в сплетении зарослей когда-то золотые пески и ухоженные владения прекрасного клана, канувшего в небытие.
Здесь он бежал вслед за длинноногой девушкой, увязая в песке, а ее сильные лодыжки неутомимо мелькали перед его глазами, будто стройные птичьи лапки. Она наступала легко, как будто летая, а он шлепался ногой в ее след и на том же месте находил то вымоину, то осколок раковины, резавший ногу, то просто выдыхался там, где Эйала порхала без усилия, с волны на волну, по мелководью, по брызгам и радугам.
Ему было и смешно, и неловко, ему, считавшему себя едва ли не самым проворным и ловким из Леопардов. Розовый отсвет рассвета делал ее похожей на ее птиц, на Фламинго, но Эйала казалась Фарэю куда изящнее и красивее и этих голенастых птиц с долбоклювами, да и девушек ее клана, пытавшихся выглядеть более тощими и длинными, наподобие своих тотемов. Эйала не пыталась изменять ничего, она жила морем и смехом, и Леопард, гость их клана, открыл охоту, как только ее заметил.
Или это она по-птичьи стала заманивать его отблесками крыльев?
Каждый день на несколько часов она исчезала поутру, до рассвета, и он не мог уследить, куда, – тропа вела в табуированную часть леса, к узкой речке, скрывавшейся в джунглях.
Леопард, он мог бы выследить, но эта милая игра в запрет и повиновение, – да и табу чужого клана все же правда существовали.
Сегодня что-то изменилось, что дало Эйале право пригласить его с собой. Разрешить бежать хвостиком за яркой и задорной птицей, за её танцующими по волнам ногами.
Фарэй опять споткнулся, но не злился, он был терпелив, и к тому же упорно боролся с накатывавшим в эти дни каждые пять минут наваждением. Стоило ему подумать – даже не об Эйале, а о чем угодно что могло быть с нею связано, хоть о рыбной корзинке или пене волны на песке, – и у него устанавливалась мощная, несокрушимая эрекция.
А побегай-ка за девчонкой по песку, когда оно так…
Эйала замечала много больше, чем говорила, она посмеивалась, но не превращала смех в обиду. Была в ней восхитительная, женственная доброта к неуклюжему щенку леопардов.
Взрослому щенку, но здесь, в безмятежном розово-перламутровом сказочном месте Фарэю порой грезилось, чтоон опять превратился в толстого валкого малолетку. И что невероятно, – он не приходил в бешенство от этой мысли.
Не так много времени прошло со дня, когда его признали взрослым, – шрамы, какими было оплачено взросление, порой еще ныли и зудели. У Наставника уже никакие шрамы не болели, Люций действовал наверняка и с благодарностью за науку.
Теперь он позволял себе быть ребенком и играть в подчинение. Ему не требовалось ничего доказывать никому, тем менее – себе.
Он налетел на Эйалу, не замедляя бега, будто бы не заметил, что она приостановилась. «Ой, извини!..» – чтобы прижать ее к себе крепче, будто удерживая от падения. Ее бедро отчетливо ощутило всё, что он не собирался говорить словами. Фламинга подняла смеющиеся глаза, медлительная улыбка приоткрыла ее большой яркий рот. Вместо слов она захватила его руки своими, прижимая к своему телу, и подалась в пеструю тень листвы, стволов и трав.
Она была быстра и точна как птица. Ее длинная нога гибко легла на его плечо, – и… у Фарэя никогда не бывало столь стремительного взлёта. Это было экстатично и просто, и могло стать разочаровывающе, если бы он не успел сообразить – в те секунды, когда вообще не имел привычки соображать.
«Не-ет, погоди…» – он сумел зажать протоки прежде, чем все превратилось бы в поистине лишь «птичий грех». Эйала хотела лишь быстрой игры, наверняка не первой и не последней. Фарэй не собирался оставаться лишь черточкой в ее календаре. Была немалая разница между птицей и зверем, и ей он, наконец, обучит свою розокрылую.

...Солнце изменило рисунки теней, а Фламинга смотрела на Леопарда сквозь удивление и истому, из наспех сооруженного ими пальмового укрытия, не то гнезда, не то норы. Он притащил пару манго, утолить жажду и голод, прежде, чем собрался поохотиться на что-нибудь посытнее.
Тут, наконец, Эйала вспомнила о времени и о том, зачем все же они шли к тенистой скрытой деревьями речке, табу ее клана.
– Птенцы! Я хотела посмотреть, как Чиарру выведет их на полет… она уже не прячет их, и ты сможешь увидеть.  Я должна пойти...
Ей так не хотелось вставать с измятой листвы…
Фарэй рассмеялся, его переполняла жиивая радость, сейчас как никогда они были лишь женщина и мужчина, и разница эта плескалась морем вокруг их убежища.
Он подхватил Эйалу на руки. Если должна, значит так будет. Почему бы Леопарду не забросить добычу себе на плечи и не отнести – а ты говори, куда?

Пройдут года, и сотни мгновений, прекрасных, как самый свет жизни, будут разбиты о боль и огонь. Но не станут от этого менее прекрасны, – нет, совсем нет. Фарэй помнил этот берег и эти полосатые от тени пальмовые пески с тем же сладостным счастьем, даже зная, что случилось через минуты.
От звуков их укрыли сплетения деревьев, а дрожь земли поначалу так сливалась с дрожью их тел, что лишь усиливала возбуждение. Они были далеко, чтобы что-то увидеть, и не слишком близко, чтобы сразу расслышать среди звуков леса изменившиеся вдалеке всполошенные ноты.
Фарэй был почти у опушки, – нести тонкокостную Эйалу было так же легко, как птицу, – когда, наконец, запахи гари, бойни и страха просочились сквозь терпкие ароматы леса.
Эйала соскользнула на землю, зыркнула остро и гневно, с подозрением, ничем не обоснованным: «Твой клан?».
Но его взгляд был искреннен, и она поверила.
Уже не любуясь, а высматривая, вслушиваясь и ловя мыслями каждый знак, они бросились назад, к поселению.
Эйала с усилием повиновалась его жесту, когда Леопард заставил ее умерить прыть. В лесной разведке преимущество было за зверем, не за водной птицей. Ей пришлось сдержать свой порыв и сменить ярость на расчет.
Но своих врагов лучше знала прибрежная птица, чем забредший погостить зверь из глубины материка.
– Вон там, смотри против солнца. Завис их корабль. Это Акулы, мой кот… снова Акулы.

Отредактировано Люций Фарэй (04-06-2018 20:42:53)

(совместно с лордом Намиром)
Континент Орофоджу, земли клана Сов, поместье лорда Намира Ниэнна Сурниа.

В целом, этот день не обещал как-либо отличаться от вчерашнего, и даже от позавчерашнего и двух предыдущих. Заполненные занятиями, они тянулись однообразной чередой, похожие один на другой, как бусины четок. Но и такое однообразие было необходимостью – сила и мастерство копятся по крупицам как раз в такие неприметные дни.
Так и в этот день они вот только собрались в общем зале, в ожидании Наставника. Лахеса делал вид, что медитирует, боковым зрением следя за Камхи в ожидании очередной его каверзы. Но сегодня даже он как-то разочаровал.
Сигнал пришел неожиданно: яркая вспышка не то перед глазами, не то где-то в голове. «Общая тревога. Замок Майсур атакован. Общая тревога». Перед глазами, наслаиваясь на окружающий интерьер замелькали ряды каких-то чисел – очевидно, не предназначенные конкретно ему коды либо что-то еще. Развернулась трехмерная голограмма побережья, сопровождаемая одномерной картой местности.
– Эй... – Камхи потыкал пальцем в плечо слегка одуревшего Лахесу. На этот раз даже без телекинеза обошелся, надо же. – Ты в порядке?
Сейчас даже Деланей глядел в сторону Фламинго чуть внимательнее, чем с привычным отстраненным выражением.
– Ага, – кивнул Лахеса, и тут в голове снова провернулась прежняя шарманка, начиная с «Общей тревоги». Отыграла, закончилась, и через минуту заново. «Запрос помощи. Замок Майсур атакован. Запрос помощи». Судя по однообразию транслируемого сообщения, его посылало какое-то устройство, а не живой телепат. Но Лахеса совершенно не понимал, почему именно ему, и что вообще с этим делать, кроме как срочно возвращаться в клан. Или хотя бы связаться с ним. А это можно было сделать только через лорда Сурниа.
– Ну и где носит Наставника? – раздраженно пробормотал он, ничего не отвечая на вопросительные взгляды учеников.
– Лорд Намир! – послал он телепатический зов в глубину зеркальных отражений.
Наставника носило в воздухе, ведь не учениками едиными жив дуэнде, особенно если учеников у него несколько, и занять друг друга они вполне себе могут. Намир не считал, что эти несколько лет должны его жизни должны принадлежать чужим потомкам безоглядно: он учит детей новому, дети учат новому его – в мире и во всей его жизни должно было быть равновесие. И именно равновесие занимало его сейчас, когда тревога начала свивать свои кольца где-то там, внизу, в комнатах под теми, где лорду Сове приспичило учиться летать.
Впрочем, кроме тревоги, совершенно недвусмысленного букета смешанных эмоций (всё же они пока слишком маленькие, – вздыхает Намир) в пространстве появляется и обращение – описывает круги вокруг щитов Совы, словно назойливый светлячок. Зов. Это уже не просто так тревога оставленных без внимания подростков, это даже не... хулиганство или какая-нибудь восхитительная выходка, которыми полно ученичество для обеих сторон. Это – то, чего не должно было бы быть, но есть, и лорд Сурниа не теряет времени на спецэффекты, открывая для юнца из клана Фламинго целый канал своего восприятия. Целиком. Ответный импульс сегодня не полон ледяных осколков, которых щедрая рука запихивает за шиворот дерзнувшему, – он скорее полон нетерпением гнущейся под ветром травы и ощущением полёта.
Те несколько вдохов и выдохов, что нужны Наставнику на то, чтобы появиться в помещении не иллюзией даже, а лично, ветер обнимает Фламинго, а трава – слушает внимательно каждый вздох и звук.
– Наставник, я прошу Вашего разрешения вернуться в клан, – телепатически выпаливает Лахеса, почувствовав сосредоточенное на себе внимание лорда Сурниа.
Он чувствует, как Вультур легко и ненавязчиво пробует прочность его щита и прекращает неудавшуюся попытку.
– Замок Майсур атакован – я только что получил сообщение. Это соседний замок с моей родовой Виллой Калани, и теперь, как каждый мужчина клана, я должен предстать перед своей лэри и ждать ее дальнейших распоряжений.
Лахеса немного лукавит – ученики в клане Фламинго не считаются взрослыми мужчинами и находятся под отвественностью Наставников, но тревога за дом сейчас оказывается важнее.
– Отказываю, – это произносится вслух, когда зеркальная поверхность очередного стекла выплёвывает Сову за спиною у юного грифа. Звук подзатыльника разносится в тишине, странным образом подкрепляя тяжеловесные слова.
– Вультур, Токэла – у вас ровно семь минут на то, чтобы приготовиться к уроку на открытом воздухе и оказаться в глайдере.
Лорд атакует чужое сознание исподволь, не проверяя чужие щиты на прочность, а обходя их с грацией, достойной иного танца. Отказ использован как отмычка, тревога - как уязвимость, лукавство – как брешь. Тем не менее сам «агрессор» практически не оставляет следов, не желая быть замеченным. Важнее не урок, а информация и Наставник преодолевает расстояние между зеркалом и живой взволнованной плотью до почти-касания. Он не находит нужным напоминать, что взрослым этот конкретный Фламинго ещё не стал – для этого нет ни времени, ни резона – важнее то, что он, Сурниа, может считать себя связанным с чужим кланом. Хочет считать.
– В клане Фламинго достаточно мужчин, чтобы мои ученики не понадобилсь... лэри.
«Потому что это – потеря времени».
Но это не звучит вслух, это просто-напросто лишние слова.
– Пять минут до старта, Лахеса.
За годы ученичества лорд Калани освоил то же нехитрое умение, что осваивает любой дуэнде, собравшийся жить долго и счастливо – не давиться подкатившим гневом, а осознавать его и трансформировать в свое излюбленное оружие – иллюзию ли, пирокинетический поток или пробивающий щиты телепатический удар. Лахеса перехватил всплывший на волне гнева совершенно неразумный и бесполезный импульс к неповиновению, и свернул его, все еще держа наготове. Короткая мысленная переглядка между тремя учениками – в последнее время она возникала все чаще и как бы сама собой, на секунду превращая троих разных дуэнде в нечто одно, способное атаковать и защищаться. Но лорд Сурниа быстро нарушил их единство – Гриф с Лисом, по-армейски четко отрапортовав «Да, Наставник» побежали к посадочной площадке. Лахеса, поняв, что остался в меньшинстве, развеял свое оружие, загнав попутно как можно глубже крамольную мысль, посещавшую его уже не первый раз. Сейчас самое оно было занять голову чем-то другим, если не собираешься неожиданно и безвременно с ней расстаться. Хотя бы тем, куда Наставник решил направиться так срочно и безотлагательно, прихватив разом всех трех учеников. Но делать это уместнее уже на бегу в сторону посадочной площадки.

Южное побережье материка Анну, земли клана Фламинго, замок Майсур.
– Проверка личных данных завершена. Добро пожаловать в земли клана Фламинго, - мелодичный женский голос, поприветствовавший их на подлете, замолкает. Навигационная служба Майсура на связь не выходит, и скоро становится ясно почему. Поднимающийся над лесной зеленью замок представляет собой руины: крошево камня, арматуры и цветные капли разбитых витражей. Из гущи растительности со стороны посадочной площадки поднимается струйка дыма от искореженного подбитого глайдера. Все трое учеников буквально прилипают к окнам, и, как ни странно, молчат. Даже Камхи.
[AVA]https://i.pinimg.com/564x/d5/66/b7/d566b715f4944bac5f3018afd6f2772b.jpg[/AVA] [NIC]Лахеса Калани[/NIC]

Отредактировано Лахеса Мортимер Аабо (11-07-2018 16:52:56)

[AVA]http://s3.uploads.ru/6LDy4.jpg[/AVA] [NIC]Деланей Вультур[/NIC] [STA]Ученик чародея[/STA]
Даже самое унылое и однообразное занятие – это опыт, это навык, это никак не потеря времени. Даже ожидание – это минуты напряженного анализа, всестороннего рассматривания собранных драгоценных крупинок знания, их комбинация в нечто единое и цельное, там, за крепкими на диво щитами очень юного еще лорда, спокойно и даже вроде бы расслабленно ожидающего воспитателя, коротая время за расставлением фишек на доске для игры в нур-та-зеш. Каждый анализ дает знание, а знание – сила, ибо, если обладаешь знанием, у тебя в руках весь мир.
Понятие «скука» в лексиконе юного Вультура отсутствовало начисто, попросту оттого, что в жизни Грифа ему места не было – с тех пор, как он начал осознавать мир вокруг себя – слишком многообразный, чтобы в нем заскучать, чрезмерно кипящий событиями – не всегда крупными, но неизменно занимательными. Смотри вокруг, замечай, запоминай. Запечатлевай в памяти: взгляды, неосторожные слова, нечаянные улыбки, неважно чьи – слуг, убирающих спальни, однокашников, гостей Наставника... с самим Наставником, правда, это не прокатывало – рассчитывать на оброненное ненароком, без цели, по рассеянности или недосмотру не приходилось, лорд-из-Сов был слишком умен и осторожен, прожив в несколько раз дольше, чем все они, вместе взятые.
Очередная фишка с магнитным донцем неслышно прилипла на светлый квадратик вертикальной доски, встроенной в горизонтальную. В этой игре Деланей, как ни странно, был еще не так хорош, как в Зе-Нарри, Игре Игр, его сковывали условности и малые возможности стратегии игры воинов. Мысль об этом соскользнула с доски вместе с привычной оглядкой, и излишне живое обычно лицо Фламинго показалось необычно застывшим. Гриф мгновенно напрягся: всякое изменение привычного хода вещей потенциально грозит неприятностями... или чем-то интересным, ибо каждое изменение в чем-либо сопровождается какой-либо причиной.
А если палочкой потыкать? Телепатической, конечно, а не шестом для занятий... Не хочется ведь, чтобы заметили так скоро, – Дели почти деликатно попробовал на прочность щиты Лахесы. Первого касания тот даже не заметил... может, потому что несносный Лис как раз тыкал его – пальцем в плечо. Токэла, конечно, в репертуаре... но тоже что-то почуял?
Юный Гриф не мог списывать со счетов знания и ум остальных, это было неприемлемо, ведь каждый обладал своими талантами, однако уровень интеллекта был примерно один, иначе бы они не оказались здесь и сейчас. Впрочем, его интуиция или, как он привык это называть, просчет вероятностей, его не подвело: что-то намечалось.
Внезапное появление Наставника не стало неожиданностью, по крайней мере, не для них – не услышать бормотанье сперва вслух, а потом мысленный зов (если не вопль) «розовой птицы» можно, конечно, было, но слугам, а не дуэнде. Удивило, скорее, то, что Лахеса дозвался. С чего бы это?.. – Деланей нажал на щиты ощутимее, и… получил по своим. 
Ладно, не до того сейчас, понял, не дурак. Приказ относительно глайдеров, мотивированный подзатыльником, не оказался таким уж сюрпризом. Поэтому Деланей и не думал отлынивать. Да семь минут – это целая вечность, «Айе, Наставник», – и Гриф ракетой унесся в ангары, исполняя все в лучшем виде, прекрасно понимая, что отмучишься сейчас – и в дальнейшем это принесет свои плоды… если выживешь в очередной раз.
Облачиться в спецкостюм, занять место в корабле – быстро-быстро-быстро, думать едва хватает времени, а чувствовать что-то совершенно некогда. И хорошо, что некогда, меньше нервотрепки – выше продуктивность. Взлет прошел штатно, полет тоже. Посмотреть в иллюминатор он позволил себе всего один раз, но Намордник увидел. Тьма!.. – Дели отпрянул от стекла и облаков за ним. Летели на юг. Совсем на юг, на южное побережье Аннý.
И прибыли поздно. Майсур не отвечает, через мгновения становится ясно, почему. Надо бы посочувствовать чужому горю, но… слова тут уже бесполезны, эмоции, впрочем, тоже, уместно только молчать, смотреть на еще свежие, мелко подрагивающие, парящие от собственной раскаленности руины... и запоминать. На будущее. Пригодится.
И держать щиты, больше-то некому, естественно, кто лучше Фламинго учует своих, а Наставник... хозяйский жест, каким изящная рука черного близнеца сцапала загривок одного из подручных, не глядя, будто вещь, причем вещь, ему принадлежащую, сказал юному Вультуру, что это тоже стоит запомнить, хотя зрелище будет неаппетитным. Но от щитов оно не отвлекало, наоборот, делало внимание к ним сугубым, тупо чтоб не тошнило как раз от вида «выпитого». А потом и второго – такого же «одноразового стаканчика» с энергией, использованного и смятого так же просто.
Цена маленькой, но уже не иллюзорной войны, – Деланей прикрыл слишком пристальные глаза на миг, они казались темными на побледневшем от напряжения лице, и перед ними плыли загогулистые зелено-багровые кляксы, как от взгляда на солнце. – Две жизни в обмен на… сколько?
Пока только две… 

– Да, мой лорд! – по-военному четко отзывается Лахеса, успевая выровнять дыхание, выравнять эмоции и разгладить рябь телепатических щитов. И дело даже не в иллюзии ГОРНовского корабля, который сейчас исполинским облаком наползает на побережье, заслоняя собой солнечный свет. Очередной, хоть и не такой острый, как раньше, повод для зависти. Молодой Фламинго за прошедшие несколько лет многому научился у лорда-Совы: его иллюзии могли довести жертву до паники, а могли и воодушевить истекающего кровью подняться и осилить оставшиеся несколько десятков шагов до заветной цели, но подобный масштаб был ему пока не под силу. А дело было еще и в том – Лахеса буквально почувствовал это спиной – что тот, кого он все эти несколько лет про себя называл Молчуном, Черным, Пустым – действительно опустел, моментально и без какого-либо сопротивления. И спустя немного времени – еще один, с яростным, но очень коротким рывком сопротивления смерти. Совершенно бесполезным, угасшим полсекунды спустя.
Лахеса не обернулся, но затылок его похолодел.
«Со мной так не будет», – упрямо сказал он себе. – «Ни со мной, ни с ними», – имея ввиду свое маленькое войско, состоящее всего-то из двух дуэнде, самых способных учеников лорда Сурниа. Те бестолковые времена, когда он занимался ерундой, были в прошлом. Он давно бросил эти неразумные попытки доказать Камхи, кто из них двоих сильнее, а Деланею – кто сообразительней и логичней. Глупо мериться в том, в чем ты не первый, гораздо полезнее использовать чужие сильные стороны себе на пользу, убедив этих двоих объединить усилия, доверять друг другу больше, чем раньше Наставнику. В числе прочего это означало и прикрывать в определенные моменты их спины.
Иллюзия возымела действие – сейчас можно было видеть, как под наползающей тенью корабля ГОРНов вражеский флот отступал все дальше в океан. Видно, голос разума этому морскому отребью был все еще свойственен. Внизу началось движение: три штурмовика взмыли в воздух, парой точных залпов раскрошили не успевшие отступить разведывательные авиадроны Акул и зашли на широкий вираж вокруг замка. Из подземного ангара на взлетную площадку всплывал глайдер, поднимаемый антигравитационной платформой. А им все не давали посадки, в голове Лахесы белым шумом рябили отзвуки телепатических импульсов из которых пока не выделялось ничего, адресованного лично им. Эвакуация что-то затягивалась. Пока, наконец, в голове не сверкнуло жестким приказным тоном:
– Лэри Надайн Меоллана Майсаори, глава семьи Майсаори и владетельница замка Майсур желает личной беседы с вами в пределах своего замка. Вам выделено место для посадки.
Глайдер лэри продолжал неподвижно стоять на посадочной площадке, рядом с ним в томительном ожидании маялась группка слуг. На некотором расстоянии от них розоватым светящимся кольцом обозначилось второе посадочное место. Больше ничего не происходило.
Лахеса слово в слово передал послание лорду Сурниа, попутно скользнув вниманием по его щитам - если тот потянется еще к чьей-то шее, надо было среагировать хотя бы на мгновение быстрее.

Замок Майсур

У посадочной площадки их встретил эскорт из пяти офицеров.
– Мой лорд, – обратился старший из них, после того, как вся пятерка отсалютовала лорду Сурниа, – позвольте препроводить Вас в штаб, Лэри Надайн Меоллана Майсаори желает беседовать с Вами.
В целом, ничего нового они не услышали. Их группа нырнула в коридор, тонувший сейчас в почти полной темноте, если не считать красных дорожек «тревожного» освещения, тянувшихся по полу и стенам. Коридор, поворот, два уровня вниз, снова поворот, коридор. Лахеса понятия не имел, куда их ведут, также как и была ли в действительности штабом та комната, в которой они оказались. В Майсуре он до этого не бывал.
– Но, моя лэри…
– Это мое последнее слово, лорд Силайо. Я не покину замок, пока не буду уверена, что жизни моей младшей дочери ничто не угрожает. Но моя старшая дочь, а также моя благородная сестра с дочерьми и слугами должны покинуть замок при ближайшей возможности.
В центре комнаты, стены которой тоже терялись в темноте, жемчужными оттенками переливалась голограмма - лэри Надайн в полный рост и собственной персоной. Ее Лахеса имел счастье видеть раньше, тоже не часто, когда главы семейств в сопровождении части родственников собирались в домене. Сходство было очевидным, однако почему она не вышла поприветствовать лорда Намира лично?
– Лорд Намир, – голограмма лэри величественно кивнула вошедшим, – сожалею, что мое семейство не может оказать Вам в этот раз достойного приема, но, как бы то ни было, рада видеть Вас в замке Майсур. Полагаю, это Вашими стараниями мы получили передышку?

[AVA]https://i.pinimg.com/564x/d5/66/b7/d566b715f4944bac5f3018afd6f2772b.jpg[/AVA] [NIC]Лахеса Калани[/NIC]

Отредактировано Лахеса Мортимер Аабо (17-06-2018 16:43:07)

Избавь меня, Боже, от таких друзей, а с врагами я как-нибудь и сам справлюсь
[STA]~эстель~[/STA]
[Сетх, 700+ лет назад]
[ava]http://s5.uploads.ru/DioSA.jpg[/ava]

Намир никогда не концентрируется на одной только задаче – жизнь для этого слишком уж коротка, а значит, нужно делать и успевать в три раза больше, чем позволяет линейно текущая река времени. Два тёмных тела, кажущихся объятыми смертью лежат на полу – надёжная защита от желающих добить неприятеля. Гарантия того, что и в следующий раз «батарейка» подойдёт под руку без сопротивления и ненужных эмоций зная, что после ждёт благополучие и безопасность, пусть и в обмен на какие-то способности. «Корабль ГОРН» палит из пушек по отступающим, иногда попадая – подбитые челноки Акул дымят чёрным – это важно, это отличает иллюзии от реальности, не позволяет усомниться нападающим в том, что пугающее их – не просто жестянка на палке, призванная отогнать ворон. Воронов в данном случае. Труп фламинго шевелится и выдает приказ, небрежно завуалированный формулировкой «лэри желает». Лорд Сурниа прикрывает поток своих дополнительных мыслей отдельными щитами – ученики любопытны, как все дети, но слышать, что именно он по этому поводу думает, им совершенно лишнее. Лорд Сурниа не любит матриархат в той его части, что может подставить его под удар от клана, сохранившего свою лэри, но угробившего немалое количество мужчин, поэтому из глайдера он уходит агрессивно, позволяя своим трём теням бросаться на стены и кусать сопровождающих. До крови. Это, можно сказать, искреннее чувство. Единственная капля искренности посреди моря спокойствия, разливающегося вокруг лорда Сов. Он, вышедший-и-оставшийся в глайдере, желает быть не здесь и находит глупым необходимость тащиться в полуразрушенный замок.
«Вы получили её не для того, чтобы принимать гостей», – несказанное проступает на поверхности щитов, словно алая пена, на границе дозволенного.
Ну и дура, – проступает по пене для тех, кто способен это увидеть, необыкновенно личным посланием. Намир не позволит увидеть это присутствующим ученикам, но не удерживает это внутри. Лэри едва не погибшего клана сейчас куда более опасна для него, чем весь клан Акул. С тех пор, как Раниэль обзавелся детьми, это так, сверхъестественная природа перестала быть защитой от генохранителей, а Ниэнн аккуратно блюдёт свои интересы даже сейчас. Плотно сплетённый кокон недомолвок и иллюзий, сплетен, слухов, – ощеривается шипами, демонстрируя нежелание витийствовать на том самом уровне, что является уже стыком интуиции и ассоциаций. Тени Ниэнна сходятся за спинами учеников, демонстрируя принадлежность присутствующих к определённой грани бытия.
– Вы удивляете меня, Лэри.
Этого достаточно для ответа и для аккуратной вежливости. Тот-что-в-глайдере смотрит снова с высоты за полем недавней битвы. Сверху лучше обзор и в голове лорда Сов то и дело мелькают проблесками кадры вида на дельту. Там вроде бы тихо.
Только после этого, словно спохватившись, Намир Ниэнн Сурниа склоняется перед лэри в поклоне и вместе с ним склоняется затаившаяся поодаль от голограммы темнота.

«Ах, ведьма!» – Люций испытывал и восхищение, и ярую злость к изворотливой принцессе Фламинго. Не восхититься было невозможно. Эйала поступила как истинная женщина – и как лэри, пусть неопытная и не слишком дальновидная.
А злость поднималась в Леопарде от желудка, не урчавшего лишь потому что организм дуэнде не выдавал своего владельца в опасные минуты – физиологическими звуками или чем еще. Уж дисциплинировать своих учеников Аллигаторы умели в совершенстве, а Фарэй был добросовестным выучеником – он выжил.
Подчинись сейчас Эйала требованию матери и эскорта, они бы уже были на пути к покою, чистой одежде и обеду, – но то была бы не Эйала.
И вряд ли другую Люций добивался бы все эти дни так упорно.
Он крался чуть в стороне от Фламинги, не беспокоя тростников, чувствуя ее движение поблизости. По пути Люций набрал ила и нанес на лицо, одежду и тело полосы и пятна. Игра света на листьях и стеблях, блики на воде и тени в сплетении зарослей отвлекают взгляд, а приборам определить живой организм среди множества подобных не так просто, если они не откалиброваны по точным данным и не нацелены прямо в их с Эйалой сторону. То была школа Аллигаторов – экономить силы и не распылять иллюзии там, где поможет сама природа.
Спидеры Акул, способные плясать почти вплотную над бурливыми морскими волнами, не знали препятствий над тихим озером. Должно быть, Акулам движение казалось слишком спокойным, они выделывали на своих досках фигуры и развлекались шутовскими столкновениями, не грозившими никому из них, благодаря амортизирующей прослойке воздуха. Оружие болталось на ремнях за их спинами, в руках были сети, и порой они падали не на птиц, а на летевших слишком близко Акул, вызывая хохот остальных.
То, как варварски равнодушно обращались охотники с пойманными птицами, заставляло Фарэя беспокоиться, как бы Эйала не ринулась в атаку, разделяя их боль, сочившуюся отовсюду почти зримо. Но девушка стремилась к своей цели, и Люций испытывал к ней возраставшее уважение.

Они миновали почти треть заболоченного берега, огибая промоины и опасные места, которые Эйала чувствовала наитием или знала. Фарэй был готов рысцой нарезать круги вокруг болота, лишь бы не вспоминать о ходулях. Он быстро  сообразил, что Эйала хочет подобраться к глайдеру захватчиков. Или эта её Чиарру имела счастье устроить гнездо поблизости, или Фламинга собиралась пойти на захват глайдера вместе с ним? Фарэй мысленно кинул девушке вопрос. Она нарисовала серию картин, показавшихся Люцию напрочь невнятными, пока он не сообразил, что Эйала снова пользуется образами птичьего зрения.
А когда он понял, что видит, то невольно пригнулся, ссутулив плечи, как зверь, попавший в ловушку.
Ни за что! Никаких ходулей… и как вообще скрытно ковылять на ходулях?
Хотя, может, Эйала и умела так ловко на них балансировать, чтобы одновременно удерживать иллюзии, но о себе Люций был очень трезвого мнения.
Немедленно он показал девушке свой план, который та тут же отвергла.
Ну, в этом она тоже оставалась женщиной. Фарэй понял, что они могут спорить до зеленой луны, к тому же он помнил, как ловко Эйала провела иллюзиями эскорт…
Он укрепил собственные щиты и создал иллюзию фламинго. Как Фарэй и ожидал, такого надругательства над священной птичкой Эйала не выдержала. Она замерла, остолбенев, под властью двух неукротимых порывов, захохотать до колик – и наброситься на безмозглого кота с кулаками и объяснениями, почему не бывает четвероногих фламинго с буро-пятнистым оперением. А через долю секунды взялась за дело сама. Ее фламинго был настоящим до последнего белого перышка в окоеме крыла.
Один из охотников тотчас клюнул на эффектную приманку. Его аэроскейт круто скользнул в сторону иллюзии, выбравшийся из тростников. Парень развернул сеть для броска.
Повинуясь Фарэю, иллюзия леопарда тихо ждала в засаде, следя приближение спидера.