[AVA]http://sg.uploads.ru/75sPU.jpg[/AVA]
Это сознание было доступным. Оно было здесь и не здесь одновременно. Всегда такие моменты видны ярко.
Безымянный не мог пропустить подобное зрелище. Медленно, почти ласкающе, древний проникал слой за слоем, совершенно бесшовно. Ай. Нет, все же слишком сложная процедура. Медлительность здесь не поможет, и, кажется, орионец заметил следы присутствия Безымянного.
Игры теней? – удивился он иронии: создание из света дуэнде принял за полную противоположность. Такое явление было скорее в манере ГОРНов. Но это было несущественно.
Сознание хваталось за иллюзии. Безымянный услышал отголоски прошлого... или будущего. Голос юноши. Было ли это предвиденье, или воспоминание, или просто – чьи-то мысли вокруг? Мелочь.
Сознание дралось с самим собой, пытаясь укутаться в ничто, набить пустые подушки из нереальной ткани воображаемыми перьями и уснуть в комфорте. Провести мгновения, цепляясь за себя. Цепляясь за свои победы. Высокая фигура в Сопорисе, в углу палаты лорда висела неподвижно. Не касаясь пола, не касаясь ничего. Черная мантия, капюшон и маскировка скрывали лицо дважды.
Образ «мелочи» просиял сильнее. Талек буквально увидел мгновение с милым юношей-дуэнде над койкой больного лорда. И лорд тоже увидел это мгновение, благодаря вмешательству древнего.
– Расслабьтесь, не пытайтесь ничего контролировать, все равно у Вас это не получится, ведь последствия мне потом устранять, а я не всесилен, – говорил он над кроватью своего пациента. Будет говорить? Говорил? Скажет?
Безымянный не удержал линию времени в голове, и совершенно не понимал, откуда этот образ. Часть внимания отправилась на поиски. То было не сознание лорда. Это была комната. Комната, что будет вокруг его тела.
Или была?
Юноша с серыми глазами и шрамом в уголке губ. Он говорил интересно. Безымянный не отвлекался. Безымянный позволил угасающему сознанию просуществовать еще немного. Он вдохнул капельку сил в это тело.
Этот разум может длиться еще немного, – решил он, содействуя стабильности. Нет, он не был уверен, что спасает жизнь лорда. Тогда, скорее всего, Библиотекарь бы просто вырвал его душу в момент смерти.
Это была... бесплатная помощь. А может быть, и существенная. Незначительно, в масштабах момента.

Песок. Вызов. Упорство.
Безымянному нравился этот разум.
Дуэнде...

[AVA]http://sg.uploads.ru/75sPU.jpg[/AVA]
Сознание дуэнде продолжало коллапсировать. С привязанностью наркомана к веществу, он пытался все свести к битве. Играл в нее и за нее же скрывался. Действие лирианца отголосками проявились в мире комы, куда попал этот гуманоид. В воздухе, вернее, в иллюзии пространства над оазисом пляжа, возникла верхняя половина песочных часов. В стеклянной чаще вдруг возник песок. Не иначе – исчезнувший ранее с самого пляжа. Пески появлялись, отражая ту дотацию лирианца.
Врачи в реальности немного повеселели. И Талек без зазрения совести начал впитывать эти переживания, восполняя свои энергозатраты. Благотворительность? Точно не стоит рассматривать Библиотекарей для таких целей. Они в этом не хуже евреев из анекдота: всегда выгоду найдут. И всё-всё уравняют: и доход с расходом, и добро со злом.
Песок, наполнил чашу и она посыпалась вниз, в оставшуюся пустоту вокруг островка, увеличивая его пространство. Послышался шум волн. Подул ветерок, раздувающий не только песок в разные стороны, но и пространство.
– Угасший костер можно разжечь, – представился «гость», проявляясь слоями белого свечения. Голос этого существа был голосом одновременно двух или трех существ. Переливами разных интонаций, настроений. Белое свечение пока представляло из себя лишь несформированные очертания, узоры в пустоте этой симуляции. Библиотекарь не спешил проявляться, но уже и не скрывал реальность своего присутствия. Хотя бы в это мгновения появлялись шансы, что с ним не будут играть в продолжение дуэли. Этот дуэнде не выдержал бы продолжения своей погони ранее.
Голограмма мозга лорда засияла в височных областях, будто бы там шли фейерверки – голос был услышан. Насколько это возможно. Но это сознание, будучи подстегнуто к жизни, еще долго не будет присутствовать в теле, если можно так выразиться. Библиотекарь, не шелохнувшись, вися в комнате, посмотрел на окружающих орионцев. Свои батарейки. Было бы удобно, если бы здесь были более близкие, более значимые.
– Кто ты, – послышался «ответ» в утвердительной форме. Но это был ответ твердый, сильный. Это был добрый десяток голосов, а может и больше. Оно раскатывалось как гром, проникало в каждую песчинку на этом пляже. И... оживляло. Появлялся запах моря. Будто следы от чьих-то когтей, сверху появились облака. Из тонких полос они нехотя расползались. Пространство заполнялось, раскрашивалось. Песчинки больше не были одинаковыми, они стали разными, необычайно разными. Тысячи полутонов, как разные голоса в речи Безымянного.
Талек понимал, что привычный стиль взаимодействия был бы бестолковым. Сознание на грани было слишком нестабильным.
– Дуэли нет, – говорил Библиотекарь множеством голосов. Медленно, не спеша. – Битва проиграна, – даже многозначительно. – Ничего не сможешь взять с собой. Лорда Лахесы – нет, – пошел на немыслимую заботу и доброту Безымянный, что, можно сказать, вошло бы в историю. – Пока нет, – добавило пятно, указывая рукой на струйку песка импровизированных часов. И каждая песчинка что-то меняла. Показался вдали горизонт. Волны песка рядом стали синеть и преобразовались в жидкость. До самого горизонта. Другая сторона, сторона песка и часов, пока была недостроенной. Лахеса сопротивлялся, цепляясь за свои привычки, свои игры.
– Ты бесполезен сейчас. Тебя нет. Будь здесь.
Библиотекарь в палате открыл глаза. Синие и яркие, они выделялись на фоне наряда, но гость оставался всё так же невидимым для орионцев. Эти глаза смотрели только на лорда Фламинго. И эта картина проявилась в мире угасающего разума лорда. В двух шагах от них прямо этот песок переходил в пол, стены... Они оба – пятно и Лахеса – видели, как по другую сторону от океана, в пустоте утерянных уголков разума, упущенной силы к концентрации, проявлялась прогалинами реальность. Палата в Сопорисе.
Аппараты.
Голограмма мозга.
Лекари.

Но Лахеса видел всех присутствующих в этой комнате. Он видел как нависла черная фигура, парящая в углу напротив койки. Страшновато, но отчего-то совершенно не зловеще. Он видел, как два синих огонька глаз прорезались на черном полотне лица.
И, подчиняясь показанному, белое пятно, поселившееся в мире Лахесы, приняло облик этой же фигуры. Все также же нечитаемое, пустое. Но Талек действительно не мог скрыть самого факта присутствия после того вливания, что совершил. Он был здесь, вместе с этим орионцем.
– Битва окончена. Чего ты хочешь? – эхом этот вопрос разносился вокруг.
Фигура в черном, с синими огнями, подготовилась. Под капюшоном, в глухой черноте достроился образ зеркала вместо лица. Появился костюм. Под мантией теперь был один из обликов – облик «звездного проводника», как иногда звали эту личину некоторые народы, далекие от дуэнде. Если, а точнее, когда – он попытается прочитать этого своего «Вергилия», то он найдет там лишь Нечто. Пустое, но осознающе. Это должно напоминать зеркало, а смотреться в лирианца-Библиотекаря в таком состоянии – что пытаться вглядеться в зеркало, стремиться проникнуть взором за амальгаму ртути, формирующую отражение. Но, в отличие от зеркала, это не просто пустота, но Пустота с большой буквы. Она разумная, самоосознающая и в тоже время – никакая. Не ничто, но лишь Нечто.
Под мантией теперь скрывался хранитель и гид, лишенный лица, ибо он был соткан из вселенной. Из звезд, туманностей и ледяных комет. Безымянный рассчитывал, что сознание дуэнде еще будет сопротивляться, бежать, пытаться сорвать маски. Ему было так важно победить. И для него теперь была хорошая маска. Для этого неугомонного дуэлянта.
Это вызывало симпатию, несмотря на тщетность.

В обычных условиях он бы стал его Наставником. Стал бы образом, чьё значение для этого сознания велико. Но Древний не имел сейчас таких обычных для его расы целей. Изучение, не подразумевало прямое влияние. Но... беседа.
– Кто ты? – спросил его вновь странный гость.
Море взволновалось, шумно накатывая волнами на берег. Песок, струящийся из стеклянной чаши, зашуршал, будто бы его звучание усилили. Шум песка и шум моря становились все более и более схожими, проникали друг в друга, накладывались, рождая новые узоры звука.
Звуковой поток.
Звук потока.

– Ты – тот, кто видит? – спросил лирианец своим сложносоставным голосом, переливчатым, включащим в себя разные тона. И в это мгновение Лахеса лишился зрения. Все просто исчезло.
– ы – тот, кто слышит? – спросил вновь лирианец, не давая опомниться своему визави. Зрение вернулось так же быстро, как и исчезло, но в это мгновение лорд избавился от слуха. Даже звук собственного организма, результат костной передачи – ушел. Ушел и шум моря, шум в ушах, шум ветра, шум песка...
– Ты – тот, кто ощущает? – спросил Древний, возвращая своему собеседнику слух. И в то же мгновение пропали все ощущения. Пропал ветер на коже, пропало ощущение веса, положения тела... самого тела Лахеса более не ощущал. Видел, но не более.
И вдруг... Опять исчезло зрение.
– Или этот дуэнде? Видит? – лишился зрения, чтобы видеть уже другую «истину». Видел своими физическими глазами. Закрытыми глазами, сквозь веки в них бил свет. Черно-красный. Сосуды, просвечивая кровью, рождали ослепительно-темную картинку.
– Этот дуэнде слышит? – и лорд стал слышать ушами своего тела.
– Ощущает? – набирая темп, добавил лирианец ощущение кровати, тяжести в теле. Неподъемное, неживое и живое. Кровь в сосудах, сердце. Дыхание, вызванное не по воле лорда.
Он услышал свой голос:
– Значит, я жив, – голос с надрывом. Голос-заклятье.
– Жив? Этот дуэнде? Другой дуэнде? – спросил гид из двух реальностей одновременно.

Ответ из десятка вопросов закончился. Лорд смог вернуться в свою уютную песчаную обитель. Песок из чаши сыпался ровно. Шумело море. Ласково. Островок все так же содержал комнату из реальности. Две фигуры гида были рядом. Пустые. Но, кажется, они стали менее угрожающими? Или, наоборот...
– Угасший костер можно разжечь, – повторил он свои же слова, уже как звук. Сквозь капюшон они звучали словно теплый ветерок. Обещание? Или...
– Но зачем тебе гореть?

Пламя маленького костра появилось не далее, чем на расстоянии вытянутой руки от Лахесы. Он был словно костер, собранный лилипутами. Бойкий язычок пытался расползтись, окруженный песком.
– Твоя битва проиграна.
– Этот дуэнде мстил и бился, – по непонятной причине было ясно, что речь идет о теле лорда, о том дуэнде, что лежал в палате. – Хочешь мстить и ты? Сожжешь всё дотла, пока не кончится последнее?
Костер у ног дуэнде захватил все поленья, весело и с треском дожигая их.
Пространство разрасталось, где-то в дали, на песке появился росток... Кажется, несколько. Может быть, лес? Может быть, враг? Может быть...

Безымянный не понимал одержимости дуэнде к битве. Он ощущал силу его порыва. Порыва разорвать врагов, для того, чтобы сделать хоть что-то. От бессилия сбежать. От бессилия поражения. Стоять на трупах своих врагов, чтобы, утвердившись в своей победе, забыть на миг, что род и все, что представляли из себя Фламинго, больше не существовует.
– Зачем ты здесь? – почти вкрадчиво, на задворках сознания. Не указывая, о какой из двух реальностей спрашивает, спокойно, в ритм волн.
[AVA]http://sg.uploads.ru/75sPU.jpg[/AVA]

Лишь имя. Звук. Названия, придуманные, чтобы отличаться. Дессигнации группировок, во имя желаний ваших творцов. Очередная мысль королевы ГОРН, каталогизированная, уложенная в хранилище данных.
Вы – лишь генетические кумуляции, на фоне игры природы в энтропию? Лишь предпочтения в соитии и разделении социальных обязательств? Лишь указания обещаний: кому служить, кого считать союзником. Лишь указания кого считать врагом...
Неужели он ошибся и пришел зря? Неужели его ощущение привело его к познанию своих ошибок? Была ли мудрость в этом дуэнде той, что привлекла вначале? Лахеса застрял между, между «тик» и «так». Между «да» и «нет».
– Существует ли дуэнде, если у него нет врагов? – спросил Безымянный, будто в пространство, изрекая своего рода коан. Это был риторический вопрос, как было ясно. Это был вопрос-размышление и вопрос-преддверие.
– Ты – твоя память и твоя история? – спросил он, уже никак не влияя на лорда Лахесу Мортимера Аабо, вайтьеро из Белого крыла клана Фламинго, сына лэри Мэйаны Ниам Калани, супруга лэри Айилы Рэи Аабо, подданного Матери Закатных Птиц.
– Этот дуэнде творил историю. Ты – лишь помнишь её, – без всяких спецэффектов было ясно, что под «этим дуэнде» фигура имела в виду тело в палате.
Он замолчал, и без того неразговорчивый, он приопустился, коснувшись ногами под полами мантии песка. Стало заметно, что фигура в мире, где ныне находилась душа Лахесы, высокого роста. Реальность палаты неспешно отдалялась. Фигура той реальности закрыла свои синие прогалины глаз, вновь став монолитным чёрным пятном.
Песок в чаше замедлялся. Нет, он не кончился в чаше, но окончание близилось, он замедлялся не потому, что ослабевало давление. Он, наконец, будто бы задумавшись, замер. Это отражение отношения древнего к речам дуэнде.
Лирианец задумался. Сожалея о воплощении мудрости ГОРНов. Сожалея о том, куда ведёт себя сам лорд. Сожалея о том, что вскоре, судя по всему, уйдет. И он сожалел о том, что останется ещё ненадолго. О том, что сделает с этим дуэнде. О том, что этот дуэнде сам сделал с собой. И к чему это его приведёт.

– Раз ты – не это всё, то кто же мстит? За что ты хочешь мстить? Здесь? – спрашивал он голосами детей, женщин, стариков, мужчин, продолжая дальше. – Он проиграл, – вновь пауза, чтобы дать очередному легкому порыву ветра и осознания ласково потрепать волосы. Благодаря этому диалогу уже не требовалось пояснять некоторые моменты. Было совершенно без «слов» понятно, что «он» – лежащий в палате. Это вновь повторяющаяся рефреном мысль «Лахесы нет».
– Ты... тоже проиграешь? – голоса вновь стали отчетливо разными, сонм не выражал озабоченность отчётливо, но рождал её, как общий подтон, едва слышный.
Дуэнде верил в то, что говорил. Истинно верующий в концепцию, объясняющую и декламирующую битву ради войны, как единственный способ существования. Именно так. Но это было и прекрасно. И омерзительно. Наконец, голоса, словно успокаиваясь, стали менее различимым множеством, единым:
– Смирение не требуется. Свершившемуся безразлично, примирился ты с ним или нет.
Нависла пауза. Но это было молчание, куда большее, чем слова, звучащие раньше. Это молчание-уважение, молчание-размышление, молчание-рассказ. И в этой тишине, посреди шума песка, отголосков осколка другой реальности, происходило Нечто. Наполненное и осмысленное.

Нет, у меня в душе стоят морозы,
Но я люблю и стужу и буран.
К тому ж ущербный месяц сквозь туман
Льет тусклый свет с угрюмым видом скряги.
Ни зги не видно, и при каждом шаге –
Перед тобой, негадан и неждан,
Ствол дерева, и камни, и коряги.
Я у блуждающего огонька
Спрошу, как лучше нам пройти к вершине.
В горах нет лучшего проводника.
Вот сам он, кстати, легок на помине.
– Не откажи, чем даром тратить пламя,
Нам посветить и вверх взобраться с нами.

– Ты – лишь воспоминания того дуэнде, – резюмировал и вопрошал пришелец тихим многоголосьем. Печальным?
Пауза мира, быстрая и долгая одновременно. Теперь она ощущалась остро, ведь она была вне времени. Не опустошенная, но словно муха в янтаре. Бесконечное мгновение. Между секундами. Между ударами сердца. Между выдохом и новым вдохом.
– Тогда пламя разрушит этого дуэнде и всё то, что он мог бы согреть. Навсегда. Тогда этот дуэнде разрушит и нас, – да, печальным...

Костер у ног Лахесы загорелся ярче. Он радовался близости фигуры в чёрном, пытаясь дотянуться до неё. Он хотел и желал гореть, бился за своё жизненное пространство среди песков.
В палате, где лежал лорд с кучей титулов, под тяжестью травм и событий, появилось пламя. Фигура в чёрном стала уплывать в стену, растворяться в ней. А палата – занималась пламенем, взявшимся слово из ничего. Горело само пространство. Пузырилась кожа на врачах, орал синтезированный материал устройств, расплавляясь... Всё превращалось в пепел, под треск, гул, свист, крик и прочие звуки пожара... или хорошей резни.
Огонь полыхал там, правил и победоносно сиял.
Он радовался и горел всё ярче.

Песок из реальности, где встретились Безымянный и Лахеса, тоже начинал плавиться, превращаясь вначале в стекловидную жидкость, а потом... в пепел. Серый, никакой. Фигура Безымянного одна осталась с лордом, и тоже занялась пламенем. Раньше гость словно сопротивлялся контакту с Лахесой, но не теперь. Мантия горела, прилипая к лицу-зеркалу, не обнажая его, не выдавая очертаний. Фигура быстро превращалась в скелет. Пеплом, с которого осыпались остатки мантии, плоти, органов, ткани. Скелет упал на колени, будто в замедлении протягивая обожженные кости руки к лорду, будто бы предлагая руку помощи... или прося её? Бесшумно он умирал на глазах того, кто был всё дальше от «тик» и всё ближе к «так»...
Тик...
Так... Будет ли «Тик»?
Пламя между ними занялось, будто весь пляж смочили горючей смесью. Неспешно, но молниеносно, оно запалило те зелёные очертания вдали, заполонило пески. Оно выжигало с ужасающим воплем-шипением море. Море душ? Оно выпаривало его и плавило пески, удаляло все прочее и лишнее. Всё в этом мире оно разбирало и раздирало острейшими языками красной ярости, а желтые языки, будто желчь, разъедали оставшееся.

Но всё имеет конец. Кончились крики врачей из палаты. Кончилось шипение моря. Кончился ветер.
Был лишь оглушительный гул горящего везде огня. Часть пепла и золы запачкали одежды лорда, она сама занялась. Непроглядный ураган пламени бушевал везде. Всё ещё опадал скелет Безымянного, опираясь одной рукой о пепел, утопая в нём; упорный в своём бесполезном жесте, тянулся он костлявой рукой к Тому, кто помнил...
Огонь. И пепел. «Тик» – открылась челюсть скелета, совершая последний выдох, тем, чего не было...
Так...
Или этот «так» был последним?
[AVA]http://sg.uploads.ru/75sPU.jpg[/AVA]