– Они нелюди, доктор! И вы... Вы!
Пальцы жгла сигарета, дотлевшая до конца за всего полторы затяжки, и упиралась в кружево салфеточки на столе. Мэри-Энн хотела встать, но они, как всегда, не давали; тощие плечи подлетели к ушам от напряжения, руки тряслись.
Доктор дернулся помочь, кривя рот. Ему не нравилось, когда она прожигала салфетку.
– Прочь! Прочь руки!
Ее колотило и трясло. Под суставами бегал ток, он щекотал так, мелкими трескучими лапками, так, как будто хотел рассыпаться вместе с костью, так, что и вытащить его можно было только выгрызая суставы, но Мэри-Энн привыкла так жить. Жить. Постоянно именно так, никак иначе, и никакие препараты, выписываемые докторами – так она всё равно бросала их за тумбочку, так им нельзя было доверять.
Этому врачу тоже верить не стоило. Ведь так?..
По виску потекла капля пота, и Мэри-Энн прихлопнула её ладонью и с перекосившимся от ужаса лицом попыталась стряхнуть с неё – и пот, и кровь, и, кажется, саму кожу. Кровь потекла между пальцами, как из стигматов, но стигматов у неё не было, стигматы были у Йосефа, и его кровь, и кровь с виска заливала запястье и маслянисто блестела на столе.
– Господи... Господи Иисусе...
– Ему нельзя доверять, мама, – грустно произнёс мальчик, стоящий у правого колеса. – Им всем нельзя доверять. Они же врачи...
– Я знаю, милый, я знаю, - Мэри-Энн криво-ободряюще улыбнулась и похлопала его по руке, вытирая ладонь об юбку. Её милый маленький мальчик всегда был смышленым, вот ровно-таки с тех пор, как родился. Ему почти четыре, он совсем взрослый, а к двадцати он станет таким красивым, какой его мама никогда не была. Потом он от неё уйдёт. Мэри-Энн знала точно дату, когда он от неё уйдёт, от родной мамы, но эта дата была так далеко, так, так далеко, что она и не думала... И она тогда умрет, конечно, но это будет потом, нескоро. Её мальчик, её маленький милый мальчик...
– Мэри-Энн, - участливо спросил доктор, но тень, тень лежала у него на лбу вот так, как на картинке, как на фотокарточке этого изверга, и теперь она всё знала. – Мэри-Энн, и всё же почему бы вам не попробовать хотя бы раз выпить нужные вам таблетки и...
Мэри-Энн вскрикнула и закрыла глаза и всё лицо маленькими иссушенными руками. Таблетки. Нет, всё хуже, всё ещё хуже. Значит, не просто заодно, значит, он тоже из них, их, таких... Господи, почему? Почему?
Йосеф плакал, прижавшись к колесу. Что ещё она могла? Этот доктор, новый психотерапевт, никогда раньше не говорил про таблетки. Теперь она знала... Что она ещё могла сделать?
— Пожалуйста, только не трогайте Йосефа... Пожалуйста, доктор! Я всё поняла, я вам клянусь... - линия губ поплыла. - Господи, боже мой...

***

– Снято!
– Фредди, стоп! Что говорил оператор?
– Ещё три секунды... - выбеленный целиком мальчик печально покосился на бутылку с колой. – Я пить хочу, мисс Кравиц.
А я хочу выпить, – чуть было не ответила Мария, наклонилась и поправила гольфик на ноге. Ноги чесались ужасно: весь этот антураж был настолько аутентичен, что казался и впрямь напичканым пылевыми клещами. Мария вздохнула и покосилась на Фреда, хлещущего колу из горла полулитровой бутылки. Нет, нет у неё детей, и слава богу!
– Перерыв три минуты. Мария, не вставай, потеряешь пластику!
Как будто сама не знаю. И без того играется хреново, – Мария прикрыла глаза, стараясь не смотреть на бутафорскую кровь. И зачем она ввязалась в эту кукольную роль? Даже двинуться нельзя нормально...