На случай внезапного наличия пациента у Хадзи уже была заготовлена каменная физиономия и отрепетированное замечание: «И не в таком виде видели...». Но никого в кабинете не оказалось, даже врача он обнаружил только по намеку на движение, когда тот повернул голову и заговорил.
Раз никого не оказалось, Хадзи сделал решительный шаг вперед, шустро прикрыл за собой дверь и еще придавил ее спиной, чтобы не было сквозняка, и дождался знакомого щелчка. Это не придало ему спокойствия и уверенности в своих силах, но внушило надежду: сразу не выгонят, только через дверь! И лишь после этого маневра до него дошло, ЧТО, а главное, КАК сказал ему доктор. Моментально стало интересно, ПОЧЕМУ? Но с воплями «Земляк!» бросаться с объятьями было просто некультурно, живущие в Европе образованные люди так не поступают. Кроме того, он по-прежнему стоял в дверях.
– А... – Хадзи моргнул, глядючи в раскосые глаза доктора, словно в свое отражение, растеряв весь свой запас заготовленных фраз на английском.
– Мне?.. Я... – он посмотрел на вооруженного ручкой врача китайского облика и уверенно заключил уже по-русски: – Да! Только вы и никто иной!
Хадзи сделал решительный шаг вперед, и… услышал противный звук. Что-то крепко держало его и не отпускало от дверей.
– Я сейчас, – казах выкинул руку в предупреждающем жесте, взмахнув тонкой кистью. – Секундочку! – и, повернувшись к двери, он схватился за полу своего длинного плаща, высвобождая его из дверного захвата.
С первой попытки не удалось. Тогда Хадзи уперся одной ногой в дверь, второй снова потянул на себя плащ. Кожа крепко засела, трещала, но не вытягивалась.
– Ну что за день такой начался... Извините, я сейчас! – Ереханов отпустил плащ и резко, словно пытался подловить, снова дернул его на себя. Сшита модельная шмотка была не в Подмосковье соотечественниками врача, а в самом граде-Париже, поэтому на эту провокацию не поддалась. Хадзи только поскользнулся на гладком полу кабинета и въехал в закрытую дверь каблуками не менее модных туфлей уже в образе тарана.
Невольно успокоившись, на схватку понадобилось немало энергии, казах уже из горизонтального положения взглянул на доктора.
– Видите ли, у меня проблемы. Со здоровьем.

Хадзи почувствовал, как внутренний жар из живота распределяется по всему телу, вскоре и лицо пылало, как от стыда. Даже спрятаться в этом кабинете было негде, ретироваться тоже было бы не по-мужски, да и не получилось бы. Хозяин кабинета, поднявший его с пола, встал ровненько на пути к спасению. Оставалось только продолжать сгорать со стыда. Краска добралась и до ушей. Длинные черные волосы с утра как раз были затянуты в хвост.
– На что жалуетесь? – врач остался паранормально спокоен.
Обычно Хадзи вызывал своим искрометным поведением либо громкий смех, либо глухое раздражение. На монголоидном лице же не отразилось ничего, кроме вполне профессионального любопытства. По крайней мере, именно так показалось Хадзи. Поэтому он живо уткнулся взглядом в пол, соображая, что после произошедшего конфуза жаловаться должен, прежде всего, на собственную дурость. Но тогда он не к тому специалисту пришел. Поэтому казах поднял руку и похлопал себя по загривку:
– Плечи болят. И спина... тоже. У меня, по-видимому, астео... астро... – Хадзи путался в этом слове, не успев еще выучить медицинское наименование своей напасти, поэтому выпалил так, как говорила его бабушка: – страхондроз...
  И не поднимая головы, сквозь густые и длинные ресницы бросил взгляд на доктора.

Отредактировано Хадзилев Ереханов (11-09-2011 16:37:53)

Доктор понял все верно. Позвоночник Хадзи действительно побаливал, только он сейчас как будто вошел в ступор и даже пошел на попятный. Никакой боли после падения казах не чувствовал. Но на негнущихся ногах послушно прошел к указанной койке, следуя не сколько направлению руки доктора, сколько народной мудрости: назвался груздем, полезай в кузов.
  Он задумчиво провел ладонью по койке. Разумеется, матрасик не был и отдаленно похож на перинку. Тем не менее, казах скинул плащ, бросил его на спинку первого попавшегося стула. Уж после валяния на полу ничем страшным подобное обращение плащу не грозило.
– Простите, доктор... - Хадзи молниеносно обернулся к врачу и застал его за процессом надевания перчаток. Это напомнило ему кое-что неприятное из своего прошло, но он мужественно повел плечами. – У меня вылетело из головы ваше имя... И откуда вы знаете русский язык? – все-таки говорили они сейчас именно на русском, таком родном и таком... часто встречающемся на территории этого отдельно взятого пансионата.
– Вы учились в Москве? – внешность доктора также навела казаха на мысль: а не встретил ли он здесь соотечественника, мысль дикую, потому как на казаха рыжий доктор был не похож …и вовсе не цветом волос и поведением. – Или стажировались? Вы прекрасно владеете русским языком...
Ожидая, Хадзи прошелся до окошка, чтобы выяснить, в какой части Приюта находится. После долгих блужданий по коридору он чувствовал себя, как космонавт, вылезший из центрифуги. Собственно, Рэй примерно так описывал ему это состояние. Пол и потолок, а в его случае – право и лево как-то произвольно поменялись местами. От этого он чувствовал себя еще более неуверенно. А еще медицинский халат наводил его на какие-то нелечебные мысли, поэтому, глядя на доктора, он непроизвольно утыкался взглядом в его шарфик.

На прочитанные стихи Хадзи лишь похлопал ресницами, вызываемый ими ветерок мигом сдул со щек румянец. Уж что-то, а разрез глаз казаха не смущал, скорее пренебрежение к Москве. Питерец из Владивостока его заинтересовал, да так, что, прислушавшись к стихам, Хадзи забросил попытку уяснить, куда выходят окна корпуса, просто расслабился и начал, по обыкновению, трепаться:
– Ага, круто получилось. Меня вот в Москву отец запихнул в универ. А в Питере я был... А эта дверь... да... – казах почесал в затылке, ероша свою шевелюру, отчего хвост сполз куда-то набок. – Я прочитал, и мне говорили ваше имя. Да. Только так все внезапно вышло... – не найдя себе никаких оправданий, он широко улыбнулся: – Да, герр Ли, уже раздеваюсь...
Поддев свитер, он медленно стянул его с себя, ибо умудрился запутаться в рукавах. И тут же почувствовал себя истинно русской матрешкой: под свитером имелась в наличии еще и черная майка-борцовка. Хадзи не особенно любил носить крупновязаные вещи на голое тело.
– Ее тоже? – он в раздумьях потянул за лямку, взглянул на молочно-белые перчатки доктора, и вытащил края майки из-за пояса брюк. Острые локти и черные волосы взметнулись вверх, и он избавился от майки. Все вещи сложил шаткой стопочкой на стул. – Достаточно?
И снова посмотрел на чуткие пальцы доктора:
– Ложиться, да? А ботинки снимать?
Несмотря на весь свой опыт, он каждый раз терялся в кабинете врача, чувствуя себя ребенком, которому нужно все наиподробнейше объяснять, чтобы хотя бы половину из объяснений и наставлений он запомнил.

Хадзи сел, выпрямился и затих. Последнее давалось ему с трудом, он всегда был живчиком, если не сказать, егозой. За многочисленными и часто лишними действиями скрывались банальные смущения и неуверенность, да так удачно, что его постоянно принимали за наглеца. Хадзи с честными глазами возмущался, но не отнекивался, ибо по народной же пословице следовало, что наглость – это второе счастье. С первым счастьем у него периодически возникали проблемы, поэтому от второго он отказываться не желал. А вот выпрямился и расправил плечи Хадзи с удовольствием. Давние занятия танцами сказывались, а память у мышц была лучше, чем у их обладателя.
Вопрос застал его врасплох.
– Хадзилев Ереханов... – подбородок и нос резко спикировали куда-то вниз.
Вот сейчас доктор наберет его имя в компьютере, и выяснится обман. А еще хуже будет, когда выясниться, что он уже тут наблюдался, и вскроются причины его появления здесь. Хадзи невольно передернуло, когда руки доктора коснулись его плеч.
«И как это доктора умудряются сохранять свои руки теплыми?» – подумал он, расслабляясь и пытаясь забить на грядущий конфуз.
Прислушиваясь к прикосновениям докторских пальцев, не только кожей, мышцами, но и ушами и обонянием, казах вдруг уловил подозрительно любимый аромат. Вопреки санитарно-гигиеническим нормам доктор перекусывал на рабочем месте, и не только перекусывал, а прямо-таки лакомился! Пахло определенно ванильным пирожным.
Это была мысль! Хадзи выгнулся в спине, будто большой кот. Еще по российским больницам он помнил о том, как нужно улещивать докторов. Натуральным продуктом, чем еще!
В смысле, конечно же, медом, вином и… не зря же барашка Взятка все еще паслась где-то на территории Приюта.

Отредактировано Хадзилев Ереханов (11-09-2011 19:36:59)

– Друзья меня зовут Хадзи... А что, боитесь язык сломать? Пара часов проговаривания шепотом, и мое имя навсегда остается в подсознании... – вопрос, конечно, пациенту невежливым не показался, но он был настолько занят размышлениями о том, как скрыть свое прошлое, что выдал дежурную и вполне неудачную шутку.
– А чем это у вас в кабинете так вкусно пахнет? – теперь Хадзи не скрывал, что активно принюхивается.
Он снова расправил плечи, направил нос по ветру и даже расслабленно поболтал свешенными с кушетки ногами. В конце концов, именно сейчас жизнь была прекрасна: вкусно пахло, его несчастную спину разминал доктор. Ну, конечно же, не разминал, а осматривал, но ощущения были похожими. Кроме того, доктор Ли не норовил нечаянно выпустить длинные наманикюренные ногти, как его дражайшая половина. Зато задавал вопросы.
– Нет, пальцы не немели... – казах невольно покрутил головой, выясняя, что там с шеей, и за одним рассматривая кабинет, пытаясь найти хоть что-то, напоминающее зеркало. Но предательских стеклянных ниш, отражающих лицо доктора Ли, не обнаружилось. Голос же его был бесстрастен.
– Голова изредка болит, совсем редко теперь. И не кружится почти, да. И ничего из перечисленного не замечал, ни шума, ни снижения зрения. Только плечи и спину тянет... И иногда шея не ворочается. В непогоду.
«Тянуть... а это идея», – Хадзи невольно расплылся в улыбке, сообразив, как не подпустить доктора к компьютеру, для его, казаха, опознания.

«Попрактикуется он на досуге», – Хадзи и так был готов сгореть от стыда за свой длинный язык, поэтому уцепился за возможность перевести куда-то взгляд, взметнул его из-под темных ресниц на ароматизатор. Все объяснилось так просто, значит, никаких меда, конфет, вина и барашка останется жив.
– Да, я понял, что это ваниль... – фраза оборвалась, потому что мужские руки крепко расположились на его плечах.
Хадзи стиснул пальцы в кулаки и стиснул зубы, умудрившись членораздельно пробормотать ответ на прямой вопрос:
– Пару лет назад... часто болела.
Голос доктора Ли ничуть не изменился, никакой опасности он вроде бы не почувствовал, а зря.
– Обычно сведения о пациентах поступают ко мне как минимум за день до приема... О Вас никаких данных не приходило, я бы запомнил столь несвойственное этим местам имя. От чего Вы бежите, Хадзи? Прошлого, будущего или самого себя?
Неизвестно, что было хуже. Какой именно из всех вопросов.
«Бюрократы, у... Шайтан бы побрал местных эскулапов, которые вместо того, чтобы лечить тело, начинают копаться в мозгах. Вот и физиотерапевт туда же…» – Хадзи невольно замкнулся в себе.
– К вам не приходило сведений обо мне... Странно... Мне казалось, я примечательная личность...
Он не хотел говорить правду, а ложь не признавал, вернее признавал настоящим искусством, к которому не имел способностей. Поэтому предпочел проигнорировать последние два вопроса. Казах пожалел, что вновь послушал совета Рей, проложившего ему маршрут по Приюту. Уж лучше бы смотался сразу, поболтав от души с ним и наплевав на больные плечи.
Выслушав диагноз, Хадзи почувствовал себя под взглядом доктора букашкой под наставленной на него лупой. На сомнения доктора казах просто-напросто обиделся:
«Как это я не буду ходить на прогревание? Я обязательный человек! Иногда. Но здесь точно не буду».
Получив же разрешение одеваться, он шмелем подскочил с койки, быстренько натянул свитер, невольно поерзал в нем, уж очень грубоватые нитки кололись, подхватил плащ и изящно вынул из пальцев доктора бумажку с названием мази, как он понял.
– Спасибо, герр Ли. Я тогда пойду... – и сделал маленький танцевальный шажок назад, в сторону дверей, откуда еще удушливей пахло ванилью:
«От чего вы бежите, Хадзи?»
Вот ведь экстрасенс хренов...».
– Вы меня обнадежили. Наверное, я все-таки простудился. Осень...

– Вас тут не бывало...
– Конечно, я человек-невидимка... – Хадзи сделал еще один шаг назад, не отводя глаз от внезапно пойманного взгляда.
Странно, казалось, что врач смотрит вовсе не на него, а на несуществующие документы.
Фиговый из меня конспиратор... – отстраненно подумал про себя Хадзи, касаясь размятыми докторскими умелыми ручками и еще совсем тепленькими лопатками холодной двери.
– Да, меня тут не стояло... И не сидело... – он указал на койку и увидел забытую черную майку. Она сиротливо висела на одной лямке на спинке стула.
– И от чего вы вообще решили, что я собираюсь сбежать? От того, что я пришел не по записи? Оттого, что я не ваш пациент? Или потому, что я не в состоянии заплатить за ваш бесценный прием? – казах воинственно забросил за плечи растрепавшиеся после всех раздеваний-одеваний волосы. Он в течение свой бестолковой жизни уяснил, что лучшей защитой является нападение. – Так вот, деньги никогда не были для меня проблемой! Меня убивает ваш формальный подход, – запустив руку за воротник, он нервно почесал шею, раздумывая, почему еще не ушел.
А потом вдруг решительно подошел к столу и зеркально повторил позу врача:
– Не нужно на меня, как на психа, смотреть!

Ощущение, что он распялен под увеличивающим оком для пристального изучения, не проходило. Такое внимание к человеку, который не был даже записан на прием, выглядело не просто странно, а даже подозрительно, особенно для впечатлительного казаха.
– Значит, смотрите как на пациента, не больше и не меньше? – Хадзи ехидно сощурился. – Знаете, доктор Ли, сколько раз я слышал такие слова? Столько, что... – перестал верить… – говорил он уже тише, подчиняясь жесту доктора, но на его тон это не влияло, – Только моя шея и мои плечи не имеют никакого отношения к тем «неприятным вопросам», что вы задавали. Вы сами обратили мое внимание на то, что написано на двери кабинета – «физиотерапевт», ну так и занимайтесь своим делом, лечите тело и не лезьте в мою душу. Или у вас есть еще одна специализация? Хотя о чем я спрашиваю, здесь же все, от охранника на посту до самого завалящего пациента, мнят себя мозгоправами.
Хадзи независимо распрямился, двумя пальцами развернул бумажку, которую дал ему только что доктор, и невидяще уставился в нее.
– Может быть, тогда уж сразу и начнете курс лечения, пока я тут? Или у вас есть какая-то особая терапия? Ну так действуйте, раз меня тут не было, никаких претензий не будет...
Ереханов посмотрел прямо в лицо доктору, чья рыжая шевелюра так не вязалась с его монголоидной внешностью, как черный шарф не вязался с белым медицинским халатом. Нервное возбуждение не дало отвлечься даже не странноватый вид доктора, поэтому казах снова сложил бумажку и сунул ее в карман брюк, решив прибрать, в крайнем случае, как улику.

Хмыкнув по поводу «стиля жизни», Хадзи через секунду ошарашенно смотрел на предлагающего раздеться и вернуться на кушетку врача. Наивная попытка вывести человека из равновесия и добиться того, чтобы с позором изгнали из кабинета, а то и из санатория, у казаха не сработала. А Хадзи  надеялся, что так он избавится от необходимости выбирать.
Развернувшись и гордо прошествовав к койке, он первым делом наклонился к стулу, на котором висела забытая впопыхах майка. Пожалуй, именно она стала самой весомой причиной того, что он не захлопнул дверь в кабинет с той стороны. Не привык разбрасывать свои вещи. Как охарактеризовал бы его поведение Рэй: «Обычная казахская жадность». Хадзи имел на то свой взгляд, он считал, что периодами у него просыпается хозяйственный инстинкт. Вот и сейчас, нагнувшись к черной майке, он поправил сползшую со спинки стула лямку, возвращая ей симметричность.
Плащ вновь был свернут и уложен, наверх водружен черный свитер.
– С мио... чем? – хоть врач и улыбнулся, Хадзи улыбке ни на грош не поверил. В конце концов, садисты тоже улыбаются. Уж очень доктор Ли оказался сговорчивым, снова натягивал перчатки, так быстро, как умеют только долго практикующие врачи.
Усевшись на койку, он вдруг признался:
– У меня такое чувство, что я вас вынуждаю это делать. Не боитесь, что сейчас распахнется дверь и в кабинет ворвется внутренняя инспекция? Я ведь известный в Приюте взяточник...

– Чувственная гал-л-люцинация, – протянул казах. – По-о-онятно.
Хотя ничего понятного он не видел, и вообще было непонятно, чем эта галлюцинация могла быть вызвана. Вновь обездвиженный хмырем в белом халате, у которого на все происходящее имелась одна единственная вежливая улыбочка, казах принялся по второму кругу рассматривать кабинет.
Почему-то в голову забрели мысли о взносах в фонд обязательного медицинского страхования, которые не имели вообще-то никакого отношения к этому, вполне частному санаторию, который выглядел круче, чем ведомственная клиника казахских вооруженных сил на его исторической родине. Конечно, обездвиженность и сиденье для любого другого (нормального) человека были совершенно разными понятиями, но Хадзи жил под девизом «Покой нам только снится» и сопутствующим ему лозунгом «Ни одного стула – без гвоздя», где под словом «стул» все-таки подразумевалась мебель.
Кстати, о снах: нынешней ночью бывший разведчик возвращался иногда туда, где к нему приходил светловолосый человек в белом халате, руки которого были теплы. Но все остальное, начиная от косметического ремонта и завершая картинным пейзажем за окном, было другое. Наблюдая за тем, как доктор размазывает выдавленную из тюбика массу, готовясь к сеансу лечения, Хадзи внутренне передернулся, но постарался сохранить лицо. Все-таки разговор с Рэем и вызванный им сон-воспоминание навеяли странное настроение. Пытаясь уговорить себя успокоиться, а сердце – унять сердцебиение, пациент невольно ссутулился под руками врача.

Хадзи моментально выпрямился. Одна только мысль о том, что врач пытается избавиться от него, заставила поперечного казаха внутренне возмутиться: «Нет, теперь ты от меня не отделаешься!». Тем более, что мышцы шеи и плеч почувствовали намечающийся кайф и теперь не хотели, чтобы приятная процедура поглаживания и согревания обломилась в самом начале.
– Простите, я просто не умею расслабляться... – раз доктор убрал руки, то Хадзи обернулся к нему, поджав одну ногу под себя для устойчивости. Растрепанные волосы тут же прошлись по помазанному месту и слиплись в клок.
– Во всяком случае, мне, чтобы расслабиться, требуется время…
О том, что его лучше всего расслабляет не время, а градус, Хадзи промолчал. Доктор Ли хоть и из России, но на Западе, видимо, работает давно, наверное, уже обзавелся какими-нибудь местными стереотипами о русских, которыми здесь считают всех выходцев с территории Че-Че-Че-Пи, как сказал бы друг Арканджелли...
– Я просто задумался... Этот вечный дэдлайн, ну вы понимаете? Даже на отдыхе покоя нет. Все мысли о работе... – он умоляюще взглянул снизу вверх. – Вы просто говорите о чем-нибудь, чтобы я отвлекся. Вот, расскажите, каких таких двух вещей боитесь... Раз уж упомянули... И продолжайте сеанс, пожалуйста...
Казах повел носом в воздухе и сделал глубокий вдох. Плечи расправились, грудь поднялась.
– У вас тут тепло и пахнет хорошо... Сдобно... Я не буду больше дергаться, честное пионерское...

Хадзи вынужденно стерпел еще и перевоплощение врача в парикмахера. Раньше прикасаться к своей шевелюре он позволял только супруге.
– Мне кажется, что в руках врача обычный карандаш может превратиться в настоящее оружие... А уж вы-то должны знать все болевые точки... Грусть и мрачность, мне это знакомо, – казах откликнулся эхом, мотнул головой из стороны в сторону, будто проверяя прическу на устойчивость к потрясениям.
Адреналин, выплеск которого во время сражения с дверью превратил его в шута горохового, постепенно растворился в крови, или с ним произошло что-то другое, что свойственно адреналину, ведь, как говорится, ничто не вечно под луной. Во всяком случае, теперь Хадзи был абсолютно спокоен. Если бы не докторские руки, разминающие его плечи и разогревающая мазь, начинающая действовать, он бы даже не ощущал того, что находится среди живых. Просто белокожая скульптурная композиция.
– Я обещал жене завязать с девяностоградусным временем... Разве что восемьдесят девятью меня теперь можно... расслаблять... Но, наверное, этого и не потребуется теперь. – меланхолично откликнулся он. – Вы простите мою выходку... И то, что я наговорил...
Пациент невольно отклонился назад, подаваясь навстречу рукам врача, дарящим тепло и негу.
– На самом деле, меня тут не должно было быть, ни одному нормальному человеку не захочется вспоминать, что со мной было. Вот и лечился я здесь не от клептомании... и взяткодатия... Но я, как мотылек, постоянно лечу на пламя. Знаю ведь, что сгорю...

Хадзи буквально переменился в лице, когда врач заговорил о самообороне. Уж лучше бы самозащиту с помощью карандашей, папок и степлеров преподавали повсеместно. На войне она не поможет, но вот в офисе можно кое-что кое-кому повредить, если понадобится.
– Я вовсе не хотел сказать, что вы можете причинить вред... Нет, я о другом. О том, с каким спокойствием я отдал бы себя в руки такого человека, как вы, доктор Ли... – лицо Хадзи залила краска, он сам не понял, отчего больше смутился, от первой части своей речи или от второй.
Но сеанс был закончен, поэтому лицо было больше не спрятать. Доктор сейчас выйдет из-за спины. Вот и не зная, можно уже одеваться или еще не все, полуодетый казах продолжал пылать, как маков цвет, сидя на койке. Ему стало жарко. Может быть, дело было в действии мази, которая не только согревала мышцы, но и заставляла быстрее бежать кровь. А может, это аллергия на компонент мази. Или это и есть самое нормальное действие. А может быть, дело как раз в том, что сказал ему мудрый доктор: «Дело в самовнушении...».
Оставленный на какое-то время внутренний жар нашел-таки подкрепление извне. В медицине Хадзи разбирался слабо, в ванили чуть больше, поэтому он покосился в сторону освежающей коробочки на стене. Дверь находилась по-прежнему на месте.
Хадзи ненавидел себя в те моменты, когда он погружался в рефлексию. Доктор же, похоже, хотел от него именно этого, повторяя то, что ему уже говорил его лечащий врач несколько лет назад: «Поверьте, в случившемся... нету вашей вины, ни капли и не дюйма».
Хадзи привычно тряхнул шевелюрой, отрицая сказанное врачом:
«Ну ведь угораздило же меня родиться с такой смазливой внешностью. Или и тут родителей обвинять?!».
Но приблизившееся дыхание мужчины, превратившееся в предназначенный только ему шепот, заставило сердце испуганно замереть: «Не надо быть судьей, обвиняемым и палачом в одном лице. Простите самого себя... или хотя бы попытайтесь это сделать...»
– Я так хочу это сделать... – слова неожиданно вылетели из него, как воздух от порвавшегося шарика. Но врач, исполнив роль крючка, уже отстранился.
Обретя самостоятельность, независимость и едва ли не самостийность, но насмерть перепуганный творящимся у него внутри беспределом чувств и эмоций, Хадзи принял самое привычное для кочевника решение:
«Бежать!»
Чуть сдвинувшись к краю койки, он не рассчитал, что брюки сшиты из кожи, а кожа для пущего блеска еще отлакирована. Так что растерянный казах мгновенно соскользнул на пол, торопясь продолжить знакомство с местным кафелем:
– Помогите мне! Джой!