Последний лёгкий удар ладонью по лубяному ободу большого сита – и можно его отложить, отставить, водрузить поверх пустого уже, припылённого белым никелированного ведра, то пока тоже не нужно больше, стоит у стены, с краешка круглого кухонного стола. А мука в его центре, на большом листе фанеры – горой на полметра, просеянная, пышная, мягкая, как пух.
Красота. И совершенно не о чем тревожиться. Домуша присмотрит за всеми от мала до велика, не только в комнатах, но и во дворе, а кухня – вообще не место для суетных мыслей, не место для беспокойства, во всяком случае для хозяйки. Для старшей хозяйки. – Анна Ильинишна привычным жестом вытерла руки о цветастый фартук, столь же привычно поправила заскользившую по волосам назад белую тонкую косынку в редкую мелкую крапинку, подхватила с блюда крупное яйцо и нож, ловко разбивая скорлупу лезвием в аккурат посередине.
Домашние яйца, из-под родных-то несушек, выращенных с цыплячества, не сравнятся с магазинными, конечно – вон, желток какой, не синюшный-бледный, а яркий, что твой одуванчик. Что значит – курочки на травке всё лето! Скоро их во двор переводить на зимние, так сказать, квартиры – холодает уже, лужи поутру ледком прихватывает. Вот капусту срубим – иии... Да и людям поспокойнее станет, побезопаснее, как подмерзнет земля и снег выпадет. Не только Домушенька своих-Чудовых укроет, но и зима-матушка всё Чарово. Оно и славно, и славно.
За желтком потянулся золотистыми сопельками белок, пожилая женщина с ясными на удивление глазами встряхнула скорлупки над кратером мучного вулкана, ловко вложила их одна в другую и бросила непрочно вклеившиеся друг в друга половинки в мусорное ведро, мельком глянув вниз. Хотела подвинуть его поближе ногой в дешёвой синей тапке, да не успела: половица, будто бумажная ленточка, пустила волну – и мусорка вот она, прямо под рукой оказалась.
Желток с белком лежали в ямке так вольготно, что, право, жалко их было и вымешивать, – Бабаня слегка наклонила голову набок, прикидывая, хватит ли одного-то яйца на такую гору муки и на такое количество будущих пельменей. Пожалуй, что и не хватит, да и жмотиться к чему, яиц, что ли, мало? – старшая Чудова лихо фыркнула и разбила на мучную гору ещё одно яичко (почти золотое, а как же!) и начала аккуратно загребать в него муку с краёв «кратера» кромкой ножа, сперва по чуть-чуть, а потом и широкими мазками.
Потом и руками смешивать можно стало, как водички долила пол-кружки, а соли ложечку досыпала. Вот что-что, а тесто на пельмени и пироги замешивать она не доверяла никому, даже Аглаюшке, уж на что та мастерица по части готовки. Нет, вот печенье всякое, кексики-тортики – это на здоровье, это пусть печёт, это у неё мастерски выходит, лучше, чем у матери, что уж там, закуски-салаты, опять же – всё не просто вкусное, целебное для любого, всякая хворь от её стряпни проходит, такой уж дар, – Анна Ильинишна откровенно гордилась старшей дочерью, кроткой и доброй.
Замолчала тарахтевшая обок древняя мясорубка, Аглая ножичком сцарапала с решетки остатки бледно-розового, остро пахнущего луком фарша, вытерла запястьем испарину со лба, глянула вниз, на кошку, обтиравшую ей лодыжку полосатыми боками, улыбнулась.
– Хорошо, что кошка, а не опоссум какой? – понимающе усмехнулась Бабаня, продолжая выминать упругий колоб.
– Поссум, мама, – не сдержала смешка Аглая, отчётливее показывая очаровательные ямочки на щеках, – в прошлый раз это был поссум. Сахарный поссум. Но, согласись, чудесная зверюшка. А могла бы быть росомаха, к примеру, – Аглая сделала большие глаза, совсем рассмеявшись – она, в свою очередь, гордилась сынишкой, находившего не только общий язык с любой живностью, но и саму живность, иногда самую экзотическую, и главное – незнамо где.
– Да мог бы быть и тигр, – якобы ворчливо отозвалась Анна Ильинишна, качая головой и продолжая мять тесто. – Кстати, не видела я нашего Тошеньку с обеда, что-то аж страшно. Сама же знаешь – чем тише сидит ребёнок в своей комнате, тем страшнее в неё заходить.
– Ой, да это всех наших касается, – беспечно откликнулась не юная уже дочь, опираясь попой на край газовой плиты и вытирая руки весёленьким кухонным полотенцем. – Колюшка вчера, вон, в виде своей классной домой пришёл, Фину чуть до инфаркта не довёл, а она Чарово чуть дождём не залила до потопа. Картошка даже в подполе подмокла, да и гроза в октябре – такое себе.
– Да уж, – Бабаня нахмурилась озабоченно, однако её сильные ещё руки продолжали мять толстый валик плотного преснòго теста. – Не надо бы нам так светиться. Мало ли.
Входная дверь с грохотом распахнулась, аж ударившись о стену, и за порог шагнула девушка... очень объёмная девушка. С очень объёмными, пудовыми мешками под мышками, по-видимому, набитому головами... очень может быть – врагов, причём мешки эти блондинка-богатырка несла с той же лёгкостью, с какой её ровесницы носят сумочки-кошельки.
– Что, Лизонька? – обернулась к ней бабушка, отряхивая руки о передник.
– Вот, – та заметно смутилась, чуть выставляя вперёд свою возмутительно лёгкую ношу. – На салатик, может, надо?
– А пригодится! – весело согласилась тётя Аглая, заметно приободрив племянницу. – Вот втроём и настрогаете, девочки. Зови нашу ягодку-виноградинку и Миру.
– Мирка опять куда-то ускакала, – смущённым контральто сообщила Лиза, сгружая капусту в угол кухни, и вынимая громадный кочан, словно невесомый теннисный мячик.
[NIC]Анна Ильинишна Чудова[/NIC]
[STA]Бабаня[/STA] [AVA]https://upforme.ru/uploads/000d/ad/95/24/50110.jpg[/AVA]

Отредактировано НПЦ (30-09-2025 03:07:06)

...сперва дверь в нижний холл с телевизором никак не хотела открываться. Заело, что ли, или заперто? Но от кого, зачем, а главное – кем? – Восьмой досадливо покрутил гранено-круглую ручку из молочно-белой пластмассы, потряс её, отпустил, хмурясь, и... дверь открылась. Сама, без малейшего к ней прикосновения, но уже совсем не в общую рекреационную «Дола». И, честно говоря, Скиннер даже не успел особо-то решить, въезжать ли туда – как говорится, его забыли спросить, потому что коляска вкатилась в новое помещение без его участия, джойстик он не трогал, её будто втянуло туда. А куда «туда», собственно? Помещение явно нежилое, напротив – такая же, но закрытая узкая дверь, коляска в такую же еле пролезла, чудом просто.
Холодом пробрало сразу, в одной-то рубашке, и сквозняком – чуть ниже дверь на улицу открыта, видимо, во дворик. Стены с потолком светло-зелёные, оконца маленькие, высоко, под одним из них, по левую руку – массивный, явно старинный сундук, не раз крашенный суриком вместе с полом и со стальными полосами оковки, с выпуклой, округлой крышкой. Одностороннее перильце от той стены, где он стоит, а с другой стороны лестницы, прямо на полу – нежно-желтый бидон с крышкой и ручкой из толстенной проволоки и точеной полированной деревяшки, рядом с ним небрежно положенный большой молоток. В углу наискосок – полка, как под иконы, но наставлена на неё всякая хозяйственная дребедень. По правую руку – локтем коснуться, как не фиг делать – дверь куда как шире, надежнее, будто простёганная гвоздями по утеплителю. За ней явно живут, слабо слышны голоса. Через широкий простенок с выступом и лампочкой в плафоне – такая же дверь. Две квартиры, видимо?
Пахнет. Пахнет несмотря на открытую наружную дверь, чем-то съедобным, кисловатым, – Рэймонд принюхался, но запах в точности так и не определил, поёжился – холодно, вся осенняя, октябрьская сырость по сеням так и гуляла. Пожалуй, если тут стоять – простынешь, и привет опять от любимого бронхита, наверное, надо в гости напроситься.
Едва шотландец так решил – за узкой дверью кладовки напротив что-то зашебуршало, а сама дверь будто содрогнулась изнутри. Но открыться она не успела – дверной проём на улицу заслонила чья-то сперва тень, а потом фигура. Фигурка, вернее – на крылечном помосте стояла девочка. Кудрявая девочка-подросток в очках и ярко-синих резиновых сапожках.

[AVA]https://upforme.ru/uploads/000d/ad/95/9/673817.jpg[/AVA]

Отредактировано Рэймонд Скиннер (09-12-2025 04:39:31)